концу траншеи — к мостику через Великокняжеский ручей, отделяющий Калу этого имени от Охотничьей.
— А, да это моряк, — послышалось затем, и от бруствера отделился силуэт командира роты Ширванского полка Лемкуля.
— Здравствуйте, поручик, — поздоровался моряк. — Вам эту ночь не спать?
— До спанья ли тут! Сейчас будут занимать наши плотину, как бы текинцы не сделали вылазки!
— Кто будет занимать? — спросил гардемарин.
— Наша 9-я рота, а 11-я будет прикрывать рабочих, строящих редут впереди Охотничьей Калы…
Гардемарин быстро перешел мостик и очутился перед дверью в Калу, дверь эта представляла из себя низенькую, проломленную в стене арку; молодой моряк пригнулся и прошел эту арку, но у входа в Калу дорогу ему загородил штык, направленный часовым в грудь.
— Стой! Кто идет?
— Свой, офицер! — последовал ответ.
Часовой отступил на шаг, и гардемарин очутился наконец в давно знакомом маленьком четырехугольнике. Все пространство освещалось несколькими кострами, около которых толпились солдатики, не занимавшиеся варкой пищи, а пользовавшиеся светом пламени для осмотра винтовок и патронных сумок.
Заметно было оживленное движение, охотники подпоручика Воропанова были выстроены во фронт, и сам их командир, одетый в черкеску верблюжьего сукна, с бердановскими патронами в газырях, говорил им, по обыкновению заикаясь, речь:
— Э… чтобы того вы, э… не палили у меня, э, э… зря… команду слушать, э… А то перебью, э, э… сам как собак, э!.. Да не шуметь… того… Разойтись, пока!
Гардемарин подошел к поручику, который, распустив команду, оперся о стену спиной и чиркал о черкеску спичкой, не желавшей никак загореться…
— Э… моряк, э… дайте огня, — обратился он к гардемарину.
— Гребенщиков! — крикнул молодой моряк.
— Есть! — донеслось откуда-то из пространства.
— Принеси уголек закурить!
Через минуту молодой матросик в шинели в рукава бежал к двум офицерам, перекидывая из руки в руку раскаленный уголь.
— Э… Э… вот молодец… — похвалил Воропанов, закуривая.
— Рад стараться, ваше благородие! — вытянулся матрос и исчез немедленно во мраке.
— А… А… вы знаете, моряк… э… что вы будете… э… э… сегодня комендантом Охотничьей… э… Калы?
— Нет не знаю, да и это невозможно, — ответил удивленный гардемарин.
— Ку-Куропаткин говорил мне! Э… э… Да вот и он! Пойдите к нему…
Алексей Николаевич Куропаткин стоял в середине Калы и разговаривал с инженерным капитаном Масловым.
— При такой темноте текинцы почти наверняка попытаются сделать вылазку и уничтожить наши работы, — говорил Алексей Николаевич. — Нам поэтому важно занять сначала плотину, откуда уже можно будет сильным ружейным огнем оборонять вновь закладывающийся редут.
— Когда же двинутся наши на плотину? — спросил Маслов.
— Через десять минут, самое большое. Одновременно с ними пойдут и охотники поручика Воропанова, которые должны залечь вправо от нашей Калы за стенками, шагах в пятидесяти от неприятеля… А, вот и вы, — обратился Куропаткин к гардемарину, уже несколько времени стоявшему около в ожидании конца беседы начальника отряда с капитаном Масловым.
— Вам сегодня поручается защита Охотничьей Калы, так как комендант ее, поручик Воропанов, идет со своей командой для прикрытия работ; вы останетесь вместо него комендантом.
— Есть! — ответил гардемарин.
— Оставшимися у вас людьми займите все выходы и оберегайте в особенности эту полуразрушенную стену. — И Куропаткин указал на левую стену, в которой наши снаряды во время занятия Калы 29 декабря понаделали массу пробоин и наполовину обрушили ее. — Никого не впускайте в Калу, единственный вход — это передний; наблюдайте, чтобы не было суматохи в Кале, а главное — не позволяйте людям, стоящим по бойницам, бестолку стрелять!..
Команды, назначенные занимать плотину и прикрывать рабочих, уже выстроились… В Кале стало тихо… Выстрелы неприятеля очень редко нарушали тишину… Небо горело мириадами звезд… Полупотухшие костры освещали вокруг себя небольшое пространство мерцающим красноватым пламенем… Ожидание начала дела теснило грудь. Вот Воропанов вполголоса скомандовал своим охотникам: напра-во! шагом марш! И люди, один за другим, нагибаясь при выходе, стараясь не зацепиться штыками, стали исчезать в темной арке стены… Куропаткин отправился в траншею перед Кал ой.
Чтобы читатель понял ход работ и боя этой ночи, необходимо объяснить местоположение Охотничьей Калы.
С восточной стороны Геок-Тепе, ближе к южному углу, текинцы выстроили в ста шагах от главной крепостной стены два небольших четырехугольных укрепления, шагах в полутораста одно от другого; если встать лицом к Геок-Тепе, то левое называлось Охотничьей Калой, а правое Туркестанской — по имени отрядов, штурмовавших это укрепление 29 декабря.
За этими укреплениями находилась Великокняжеская Кала, в которой всегда помещались на ночь резервы и которая была главною квартирою начальника правого фланга — Алексея Николаевича Куропаткина. Эти три укрепления соединялись между собой траншеями. В ночь на 5 января решено было занять место перед Охотничьей Калой, чтобы возвести редут, из которого можно было бы начать вести минную галерею под неприятельскую стену. Следовательно, приходилось окапываться в шестидесяти шагах от неприятеля, а пока окопаешься, приходилось рассчитывать на угощение многими тысячами пуль, что на таком близком расстоянии равнялось расстреливанию. Правда, перед Калой были глиняные стенки, но очень невысокие — фута три — печальная защита!
Когда охотники ушли и Кала опустела, в уголке, при свете нескольких фонарей, расположились с носилками санитары. Два доктора и несколько фельдшеров приготовляли перевязочные средства, перекидываясь между собой отрывочными фразами… У бойниц и в угловых башнях молча стояли фигуры солдат с берданками наготове…
Гардемарин ходил вдоль стены, обращенной к неприятелю, и какое-то тоскливое чувство сжимало его сердце…
С каждым выстрелом ему чудилось начало кровопролитной схватки.
«А может быть, текинцы и не заметят наших, — успокаивал иногда себя моряк, — ведь теперь они уже должны залечь».
Как будто горстью гороха ударили в стену, мимо которой нервными шагами ходил гардемарин; несколько пуль с визгом пронеслись над Калой… Еще и еще… Гулко начали хлопать громадные текинские мултуки, вмещающие заряды чуть ли в полфунта пороха… Наперерыв затрещали наши берданки… Щелканье пуль в стены Охотничьей Калы напоминало собой сильный град, барабанящий в окна…
Глиняные стены обладают удивительным резонансом, поэтому в Кале выстрел действовал оглушительно, а тут гремели тысячи выстрелов… Глина летела глыбами со стен, сбиваемая фальконетными пулями… Пороховой дым начинал наполнять крепость… Моряк бегал по всем фасам и, не переставая, кричал: «Без команды не стрелять, своих перебьете!..»
Но вот над Калой как будто чья-то гигантская рука ударила по воздуху и привела его в содрогание и надавила вниз — все почувствовали толчок в голову, в ушах зазвенело от шума прогудевших полудюжины девятифунтовых снарядов; в крепости грянуло почти несколько одновременных разрывов, звук которых покрылся криками и стонами… Вдруг вся Кала озарилась ярким светом, послышалось невыразимое шипенье и свист, повсюду
