штаб экспедиционных сил союзников). Там британцы, понимая деликатность материала, немедленно попытались воспрепятствовать его передаче американцам, но две копии уже были сделаны. Одна из них сейчас находится в Соединенных Штатах в Государственном департаменте.
Документы были доставлены в технический отдел SIS в Уэддон-холле в Бакингемшире, где советник по истории Министерства иностранных дел Эрнест Ллевеллин Вудворд объявил тайник Леша подлинным. 30 мая сотрудник МИ-5 Гай Лидделл отметил в своем дневнике:
«Билл Кавендиш-Бентинк позвонил мне по поводу дела Карла фон Леша, который ранее был атташе в штаб-квартире Риббентропа в этой стране. Он получил в свое распоряжение секретные архивы Министерства иностранных дел Германии. Они были сфотографированы, и в последний момент было решено их сжечь. Фон Лешу удалось похоронить их, а сотрудники СД, выполнявшие эту работу, просто сожгли пустые коробки, думая, что они сжигают архивы» [530].
К июлю 1945 года Государственный департамент накопил 750 000 документов и микрофильмов, а к августу 1200 тонн файлов находились под совместным англо-американским контролем внутри американской зоны. Материалы Леша были особенно важны, демонстрируя тесное сотрудничество между Гитлером и Франко. Был там и текст соглашений о ненападении, заключенных между Германией и Советским Союзом непосредственно перед Второй мировой войной, и откровение о том, что Освальд Мосли финансировался правительством Муссолини.
19 июня в Министерстве иностранных дел состоялась встреча, на которой обсуждались «находки» немецких и итальянских документов. «У нас осталось поразительно большое количество документов (гораздо больше, чем мы ожидали), которые проливают свет на все основные аспекты немецкой и итальянской политики», – говорилось в одной из записок [531].
«Вся проблема Виндзора недавно осложнилась обнаружением в архивах Министерства иностранных дел Германии в Марбурге набора сверхсекретных телеграмм между Риббентропом и Шторером (послом Германии в Мадриде), касающихся некоторых предложений, сделанных Виндзорам немецкими агентами, когда они были высажены в Португалии в мае 1940 года», – написал Томми Ласеллс в своем дневнике 12 августа. И добавил:
«Если реакция Виндзоров была такой, как подразумевается в этой переписке (которую нельзя полностью сбрасывать со счетов; внутренние свидетельства указывают на то, что в ней, по крайней мере, есть доля правды), результат, мягко говоря, очень вреден для них самих. Говорят, что существует только одна копия этого набора телеграмм, и она находится в американских руках. Министерство иностранных дел предпринимает шаги для ее восстановления. Тем временем я посоветовал королю обсудить все это с Бевином и убедить его позволить Уинстону и Уолтеру Монктону прочитать телеграммы» [532].
На следующий день министр иностранных дел Эрнест Бевин сообщил новому премьер-министру Клементу Эттли – только что избранное лейбористское правительство – что «мы должны попытаться убедить правительство Соединенных Штатов сотрудничать с нами в сокрытии соответствующих документов», и посчитал, что «раскрытие, по моему мнению, нанесет серьезный ущерб национальным интересам» [533].
15 августа, в день победы над Японией, Ласеллс загнал лорда Галифакса в угол после того, как король и королева появились на балконе Букингемского дворца, и заставил его прочитать телеграммы Марбурга. «Я действительно получил их из Министерства иностранных дел накануне, но намеренно утаил от короля, думая, что они, безусловно, расстроят его и что ему не следует беспокоиться о них накануне двух важных речей», – писал Ласеллс [534].
Два дня спустя Объединенный подкомитет начальников штабов по разведке собрался, чтобы обсудить «обнародование захваченных немецких документов», и решил, что публикацию следует отложить, а распространение документов ограничить [535]. 20 августа британцы направили памятную записку, в которой официально просили Государственный департамент уничтожить Виндзорский архив или передать его британцам для «сохранности», утверждая, что «следует принять во внимание, что документы, о которых идет речь, не имеют отношения к военным преступлениям или к общей истории войны» [536].
Гай Лидделл из МИ-5 видел Ласеллса в его клубе 23 августа. Лидделл записал в своем дневнике на следующий день:
«Посмотрите на некоторые документы, по которым он хотел получить совет. Эти документы на самом деле были телеграммами Министерства иностранных дел Германии, которые были найдены в Марбурге… Телеграммы датированы примерно июнем – июлем 1940 года и отправлены Шторером и Хойнейген-Хьюне (sic), немецкими послами в Мадриде и Лиссабоне соответственно, Риббентропу» [537].
Он продолжил: «Было также несколько писем от Риббентропа послам и одно, я думаю, от Абеца. Тот факт, что Абец имел какое-то отношение к схеме, впоследствии раскрытой в телеграммах, может свидетельствовать о том, что за всем этим стоял Шарль Бедо» [538].
Лидделл добавил, что «герцог находился в Лиссабоне в качестве гостя Эспериту Санту Сильвы, главы одноименного банка, который, конечно же, известен нам как агентство по передаче средств немецким шпионам» [539]. Лидделл писал:
«Эдуард скорее чувствовал себя в роли посредника, если бы его страна окончательно развалилась, но не считал момент подходящим для какого-либо вмешательства… Перед отъездом герцог определил код с Эспириту Санту Сильвой, чтобы он мог вылететь обратно в Португалию из Флориды, если потребуется его вмешательство. Далее было указано, что примерно 15 августа Эспириту Санту получил телеграмму с Багамских островов с вопросом, наступил ли этот момент» [540].
МИ-5 начала проверять телеграммы, отправленные в течение этого периода, и решила допросить Вальтера Шелленберга, который в настоящее время находился под стражей союзников. «Эрнест Бевин согласен со всей приведенной выше информацией и пытается восстановить копии и пленки рассматриваемых телеграмм, поскольку, если бы они случайно просочились в американскую прессу, создалась бы очень серьезная ситуация» [541], – писал Лидделл.
Он продолжил:
«Насколько я понимаю, в первые дни войны цензура получила телеграмму от мадам Бедо герцогине на Багамы. Сообщение носило исключительно компрометирующий характер. В этой телеграмме было много пробелов, но смысл ее, по всей вероятности, заключался в том, что вопрос о посредничестве герцога, либо о его восстановлении, обсуждался ранее. Мадам Бедо очень хотелось знать, готов ли он теперь сказать «да» или «нет» [542].
Эттли решил поделиться подробностями захваченных документов с Черчиллем, написав: «Хотя очевидно, что сделанным заявлениям можно доверять мало или вообще
