Во время боев у хутора Демкина бойцы 1-го Донецкого полка оказались в окружении. Кончились патроны, а белоказаки бросались в атаки. Красноармейцы, изнывая от жажды, рассыпались по улицам, залегли под плетнями и вели редкий огонь. Противник усилил нажим; еще пять — десять минут, и люди могут погибнуть в неравной борьбе.
Но вдруг в конце одной из улиц выросли две всадницы, увешанные мешками. Издали крикнули:
— Товарищи, берите патроны!
Боеприпасы привезли казачки с хутора Ложки Полякова и Юдина. Подъехав к бойцам, женщины распределили патроны и со слезами на глазах поведали о страшной участи своих мужей.
— Пришли они с фронта, — рассказывала казачка Полякова, — на побывку. Не успели отдохнуть, вызывает их атаман и приказывает немедленно отбыть под Царицын. Казаки отказались. Тогда к ним явился офицер Марков и спросил: «Желаете вернуться в свои части?» Мужья повторили отказ. Так прямо и сказали: «Нам, мол, нечего делить с большевиками». Тогда Марков вынул револьвер и пристрелил моего мужа в доме, при детях. Юдин и его товарищи бросились на защиту. Офицер изрубил их шашкой.
Выслушав рассказ, бойцы с новой силой обрушились на белогвардейцев и выбили их из хутора. Среди пленных казаков оказался и палач Марков. Не успел конвоир опомниться, как разъяренные, потерявшие рассудок женщины набросились на офицера, буквально растерзали его.
Желая во что бы то ни стало заставить казаков воевать против Советской власти, генерал Краснов приказал сурово наказывать их за уклонение от службы в белой армии. Таких лишали казачьего звания, выселяли с территории Дона, секли публично нагайками на площадях, бросали в тюрьмы. А семьи красноармейцев отдавались на самосуд местных изуверов-бородачей. У казака командира краснопартизанского отряда Парамона Куркина они сожгли дом, разграбили имущество, а жену били шомполами и коваными сапогами, потом бросили в подводу и отправили в Нижне-Чирскую тюрьму.
Но никакими репрессиями белогвардейцы уже не могли заставить казаков безропотно идти в бой — война надоела всем им, а главное, они с каждым днем убеждались в правоте дела, за которое сражалась Красная Армия.
Используя временное затишье, наши части приводили себя в порядок, принимали пополнение. Однако эта передышка не могла быть длительной. Атаман Краснов и его немецкие союзники не отказались от своих планов захвата Царицына. Потерпев поражение в августе, они незамедлительно стали готовиться к новой авантюре.
Атаман потребовал от генералов Денисова и Мамонтова подготовить новое решительное наступление и начать его не позже конца сентября 1918 года. Краснов поставил перед Донской белоказачьей армией задачу: овладеть городами Царицын, Камышин, Балашов, Поворино, Новохоперск, Калач и другими.
В тылу врага спешно формировались новые части. Вооружалась и готовилась к отправке на фронт 3-я Донская дивизия и 2-я стрелковая бригада. В них зачисляли в первую очередь патриотически настроенную молодежь из семей казачьих богатеев и офицерского состава. Из Севастополя красновцы получили пушки больших калибров, для их перевозки в Ростове сделали особые бронированные платформы.
Во второй половине сентября Донская армия представляла собой большую силу. Она имела около 65–73 тысяч штыков, 150 орудий, 267 пулеметов, 68 самолетов, 14 броневиков, 3 бронепоезда, химический взвод, который насчитывал 257 баллонов с газом.
22 сентября белоказаки начали новое наступление. Переправившись через Дон, они прорвали фронт на участке станции Ляпичев и хутора Ильменского.
Лава за лавой, цепь за цепью двигались все дальше и дальше на восток. Советские части отходили к станции Карповка. 1 октября Мамонтов бросил через Дон, в обход Кривомузгинской, двенадцать сотен конницы и пехотный полк. Пришли в действие морские орудия, которые немцы прислали Краснову из Севастополя. С ревом, оглушающим клекотом проносились снаряды над низенькими крышами станционных домиков. Наши части, оборонявшие Кривомузгинскую, отошли к Царицыну.
Как потом рассказывали пленные казаки, этим наступлением руководил сам Мамонтов. Окруженный многочисленной свитой, он стоял в автомобиле и не отрывал глаз от бинокля. Рядом — Макаров — тучный, седой великан, в новенькой генеральской форме. Перед ними далеко расстилалась слегка всхолмленная степь, усеянная густыми цепями наступающих, застывшие в нетерпеливом ожидании огромные массы конницы.
— Я твердо рассчитываю, генерал, сегодня к обеду взять Бузиновку, — сказал Мамонтов, — к вечеру — Сарепту, близлежащие пункты, а завтра утром — быть в Царицыне.
И, обернувшись к собеседнику, игриво улыбнулся:
— Во всяком случае, генерал, приглашаю вас завтра в ресторан «Жигули» на званый обед в честь победы. Комендантом города назначаю Секретева. Прикажу ему звонить трое суток в колокола, служить молебны.
— Поздравляю, поздравляю, — ворковал Марков. — Это будет ваша великая победа.
Тут внезапно ахнул разрыв снаряда и рой осколков накрыл машину. Стоявший рядом адъютант Мамонтова подполковник Богаевский тихо вскрикнул и замертво рухнул на сидевшего за рулем шофера.
За первым последовал второй снаряд, и Мамонтов приказал шоферу гнать машину прочь.
* * *Бой гремел с нарастающей силой. Казаки пошли в шестую атаку. Прибежавший посыльный сообщил командиру дивизии Мухоперцу:
— Левый фланг начал отступление.
Измотанный до предела, охрипший комдив рванулся туда, но вместе с ординарцами его смяли толпы отступающих. В этот момент к группе командиров подскакал комиссар Щаденко.
— Возьми свою пулеметную команду и галопом туда, — приказал мне Ефим Афанасьевич, указывая в сторону рассыпавшихся по степи бойцов. — Помогите восстановить положение.
Минута, две, и вот уже двенадцать пулеметных тачанок мчатся в образовавшийся прорыв. Четыре пулемета пришлось оставить на месте, в центре обороны. Потные, запененные кони остервенело грызут удила, просят повод и стремительно несут тачанки. Врываемся в самую гущу отступающих. Алексей Рыка резанул длинной очередью поверх голов обезумевших от паники людей, закричал во всю мочь:
— Назад, хлопцы!
Сначала бойцы шарахнулись прочь от тачанок, потом плотно окружили, задыхаясь, побежали за ними. Местами завязались рукопашные схватки. Тачанки рассредоточились, ударили разом так, что впереди наступающих цепей волнами заходила высохшая от солнца полынь. Мамонтовцы падали, валились, орали, оглашая степь дикими криками, а безжалостный свинец выл, ухал, свистел, жалил их зло, беспощадно. Не вытерпели белогвардейцы. Сначала приостановились, заметались по полю, а потом хлынули беспорядочным потоком назад. Их доканчивали пехотинцы.
