— Пить, — простонал штурман. Ему подали воду.
— Отправляем вас в Ленинград, в стационарный госпиталь, — заявил врач. — Необходима срочная операция.
Все, что происходило дальше, Николай воспринимал как во сне. Временами он слышал голоса людей, шарканье ног, гул моторов. Ночь прошла в кошмарах. Утром его положили на операционный стол. Что делал хирург, Шуянов не видел и не чувствовал. Очнулся он в палате. Нестерпимо жгло пятку раненой ноги. Николай откинул одеяло и тут все понял... Ногу ампутировали до колена. Сердце сжалось от горькой обиды, а может быть, и от страха, тугой комок подступил к горлу, со щек медленно катились слезы. Ко всему был готов Шуянов, .вылетая на самые опасные боевые задания, по такого исхода он никогда не предполагал. "Как буду жить? Ведь мне всего двадцать три! Что скажет Клава?" Двое суток провел Николай в горьких раздумьях, не решаясь сообщить жене о случившемся.
Клава сама пришла к нему в госпиталь. Маленькая, хрупкая, в белом халате, она вбежала в палату и прильнула к груди Николая.
— Здравствуй, родной!
Глаза Николая наполнились слезами. Немного успокоившись, он спросил:
— Откуда ты узнала?
— Люди, Коля, сказали. А ты что же не написал?
Шуянов молчал. Он мучительно думал, как сказать жене о случившемся. Думал и не находил слов.
— Сашу у соседей оставила, — начала Клава. — Он такой спокойный, больше спит. Бабушка любит его.
"Сын мой, долго еще расти тебе надо", — подумал Николай и, глядя жене в глаза, сказал:
— Калека я теперь, Клава.
— О чем ты, Коля?
Николай откинул одеяло, и Клава увидела забинтованную половину ноги. Губы ее сжались, на лице чуть заметно дрогнули мускулы. Но Клава не показала своего отчаяния, даже не заплакала: она была из тех ленинградок, которые пережили все ужасы блокады, не раз выносили из квартир трупы умерших от голода соседей, подбирали раненых на улице после артобстрела, сами бывали в объятиях смерти. Она погладила русые кудри Николая и начала горячо целовать его губы, щеки, шею.
— Коля, родной. Все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо... шептала она. — Ты жив, и это — главное.
О многом они переговорили тогда. Уходя из палаты, Клава сказала:
— Еще больше люблю тебя, поправляйся скорей.
— Спасибо, родная, — ответил Николай.
Шли долгие и однообразные дни лечения Шуянова в госпитале. Тем временем в полку назревали новые события...
Штурманом в экипаж гвардии старшего лейтенанта А. И. Журина назначили гвардии старшего лейтенанта А. В. Исакова. В полк он пришел недавно, но уже успел побывать в боях и зарекомендовал себя хорошо. Экипаж получил новый самолет Пе-2 и вскоре начал летать на боевые задания.
Но 2 апреля 1944 года экипаж Журина не вернулся домой. Группа "Петляковых" вылетала тогда на уничтожение вражеских кораблей в Нарвском заливе.
Боевую задачу пикировщики выполняли вместе со штурмовиками. Группу "Петляковых", сопровождаемую истребителями, вел гвардии подполковник М. А. Курочкин. По другому маршруту на малой высоте шли к цели "илы" соседней дивизии. Заметив корабли, они с ходу начали их штурмовать, подавляя зенитный огонь и тем самым обеспечивая благоприятные условия для действий бомбардировщиков. С большой высоты Журин хорошо видел их стремительные атаки.
— Над целью уже носятся "илы", — раздался в наушниках голос ведущего истребителей прикрытия.
Группа пикировщиков начала разворот. Чтобы не проскочить цель, ведущий резко развернулся влево, и звено Журина, находившееся в левом пеленге, внезапно оказалось впереди всей группы. Но перестраиваться было уже некогда, и гвардии старший лейтенант передал по радио своим ведомым:
— Держитесь плотнее, атакуем первыми!
Дальнейшие события развивались с молниеносной быстротой.
— Фоккеры! — услышал Журин голос стрелка-радиста и сразу почувствовал, как заработал его пулемет.
Два ФВ-190 словно ошпаренные выскочили горкой из-за шайбы "Петлякова" и подставили животы под пулемет штурмана. Исаков нажал на гашетку и длинной очередью прошил одного фашиста. Беспорядочно переворачиваясь и оставляя шлейф дыма, "фокке-вульф" пошел к воде. Гвардии старший лейтенант Журин оглянулся назад и ужаснулся: сверху с разных направлений на него шли еще два ФВ-190. Они как бы взяли его машину в клещи.
Журин метнулся в сторону, но опоздал. Что-то тупое ударило ему по правой ладони. Штурвал вырвало из рук, и самолет опустил нос. Левой рукой летчик схватил штурвал, с силой потянул его на себя и выровнял машину. Появившееся на плоскости пламя начало быстро распространяться по всему самолету.
— Что будем делать, Алексей? — спросил командир звена своего штурмана.
Ответа не последовало. Летчик обернулся назад. Окровавленный Исаков лежал на полу кабины с закрытыми глазами. Журин понял — штурман мертв. "Что делать дальше? — лихорадочно думал командир. — Посадить машину уже невозможно: за время снижения она сгорит. Да и куда сажать, если под крылом ледяная вода. Штурман убит, кругом огонь, сам тяжело ранен. Остается последнее средство — парашют". Летчик дает команду стрелку-радисту:
— Оставить самолет!
Гвардии старший сержант Шишков прыгнул и повис под белым куполом парашюта. Журин с трудом сорвал колпак кабины, но выбраться Из нее с искалеченной рукой оказалось не под силу. А пламя уже подобралось к нему, обжигая лицо и руки. Загорелась одежда. Летчик уже с трудом различал предметы в кабине. Смерть стояла с ним рядом. Но Журин еще жил, главное, хотел жить во что бы то ни стало! Охваченный огнем, он снова попытался подняться и... не смог. А самолет с нарастающей скоростью приближался к воде.
Последние надежды на спасение рухнули. Наступило самое страшное: апатия, сладкое забытье, безразличие. Нет, нельзя поддаваться слабости, даже на минуту! Надо встряхнуться, мобилизовать себя. Напрягая последние силы, Журин перевернул самолет на спину, оттолкнул ногой от себя штурвал и вывалился из горящей машины. Секунда, другая... Пора раскрывать парашют. Но обгоревшая правая рука плохо слушалась Журина. А левой ему никак не удавалось нащупать кольцо парашюта. Морская пучина стремительно приближалась. Наконец он выдернул кольцо. Над головой раздался хлопок парашют раскрылся. Через несколько секунд Журин очутился в воде. Спасательный жилет автоматически наполнился газом и вытолкнул летчика на поверхность залива. Но одежда быстро намокла, и ледяная стужа подобралась к телу. Началась борьба с холодом.
Не более десяти минут прошло с момента приводнения, а летчик уже начал терять сознание. В последний момент он услышал едва различимый шум мотора... и все померкло...
Очнувшись, Журин долго не мог ничего понять: гул, тряска... В помещении темно и пусто. В углу шевельнулся какой-то комок, и тут же послышался голос:
