В райкоме зашли к секретарю Николаю Степановичу Клюеву: я первая, а отец — за мной. Поздоровались с ним.
— Добрый день! — ответил он и спросил: — Что скажете?
— Принесла пионерское знамя, которое прятала и берегла всю войну, — сказала я и передала ему знамя.
Секретарь взял его и ласково сказал:
— Благодарю, Маня. Ты — настоящая пионерка.
Маня Голофаева (1932 г.)
г. Добруш, ул. Пионерская, 2.
Из воспоминаний партизана
Наша группа пробиралась через лес. Тихо, уютно было под зелеными ветками в этот горячий душный летний день. Ласково шумели вверху листья, деловито постукивал дятел, перекликались птицы — все было как обычно, будто лес и не знал никакой войны.
Где-то рядом было шоссе Бобруйск — Могилев, но тогда оно нас не интересовало: у нас была иная цель.
И вдруг среди тишины внезапно началась стрельба. Трещал пулемет. Потом к нему присоединились винтовочные выстрелы. Потом второй пулемет… третий… Бой усиливался и ширился, перебрасываясь то в левую, то в правую сторону.
Бой — но с кем? Мы хорошо знали, что из наших товарищей никто засады не устраивал. Значит, тогда напали «чужие». Кто? Почему? Каким образом? И кто на кого напал?
Что бы там ни было, надо идти на помощь.
Мы рассыпались и начали пробираться в сторону боя. И вдруг стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась.
Мы остановились. Что же значит все это? То ли чем-то необычным кончился бой, то ли это маневр какой-то. Вокруг было тихо.
Еще осторожнее пробирались мы дальше. Двигались медленно: в таинственной тишине каждый шорох и треск далеко слышен.
Через некоторое время показался просвет. Потом заметили дым… Выйдя на опушку леса, мы увидели шоссе. На нем горело два грузовика — и больше никого и ничего не было. Возможно, по ту сторону или где-то рядом немецкая засада? Но откуда немцы могли знать, что сюда пробираются партизаны?
Подползли к самому шоссе — везде спокойно. Между двумя зелеными стенами блестит на солнце безлюдное шоссе, на нем дымятся два грузовика. Никто не стреляет — значит, нет никакой засады.
Но вот мы заметили на шоссе несколько кровавых пятен. Значит, были раненые или убитые. Но кто? И куда они девались?
Можно предположить, что немцев обстреляли партизаны из засады. Те, отстреливаясь, забрали своих раненых и убитых и удрали на оставшихся машинах. Но почему стрельба оборвалась вдруг? Неужели никто не выстрелил ни разу вслед немцам? И вряд ли могли б они на открытом шоссе, под обстрелом, перегружаться, подбирать раненых и убитых и убегать, не предпринимая ничего против партизан. По стрельбе можно судить, что бой был не малый, что он перекидывался то в одну, то в другую сторону. Но когда немцы все же каким-то образом удрали, то куда девались партизаны? Неужели и они почему-то так же поспешно ушли отсюда?
Стали искать следы.
На самом краю шоссе, за горкой, нашли испорченный пулемет Дегтярева и рядом — кучу гильз. А потом за десять — пятнадцать метров, в болотной луже, увидели убитого мальчика лет четырнадцати. Вокруг него — следы немецких сапог. Видимо, здесь топталось много немцев.
Когда вытащили и осмотрели его, нашли на нем шесть ран. Но от этих ран он не мог умереть сразу. Значит, немцы топили его в маленькой луже еще живым. Старались, тратили силы, время только для того, чтоб сорвать злость на этом мальчике. Значит, он здорово насолил им.
И тогда перед нами возникла такая картина.
…Вот этот неизвестный мальчик раздобыл где-то ручной пулемет. Каким образом — это не удивительно. Не удивительно и то, что он научился владеть им. Мало ли наших пионеров умели и умеют владеть оружием!
С этим пулеметом он притаился в засаде один. В большом сердце этого маленького мальчика была такая ненависть к врагу, такая любовь к Родине, что он не хотел ждать чьей-либо помощи. И такая отвага, что он выступил один на один против целой колонны. Он залег здесь, в этой ямке, и стал ждать. Приближались машины с немцами. Сколько их — он не смотрел. Что будет с ним самим — он не думал. Он хотел только одного: убить больше немцев, нанести как можно больше потерь и этим, следовательно, принести больше пользы своей Родине. Конечно, сердце его сильно билось и нервы были напряжены до предела, но он был тверд и спокоен: иначе он не мог бы не только вывести из строя машины и людей, но даже начать бой.
Машины мчались на него. Он прицелился. Выбрал момент. Нажал спуск — и все кругом затрещало, загремело, закружилось… Немцы с криком «партизант!» выскакивают из машин, залегают около дороги. Чьи-то пули косят их. Загорелась одна, вторая машина. Немцы стреляют куда попало. За каждым кустом им мерещатся грозные партизаны. Офицеры суетятся, командуют. Вот впереди заметили партизанский пулемет и направили туда главный удар. Не забывают они и лес, палят направо и налево.
Но мальчик уже ранен — один, второй раз… Он не думает об этом, все стреляет, стреляет… Ранило в третий раз, четвертый, пятый… Он, сжав зубы, все еще стреляет… Ему даже легко и радостно становится, когда он видит, как от его руки падают враги, горят машины.
Немецкое командование приказало в первую очередь взять этот партизанский опорный пункт. Одна группа немцев идет в обход с правого фланга, вторая — с левого. Специальные силы прикрывают их от леса и с тыла. Речь идет о судьбе всего немецкого отряда. Нужно во что бы то ни стало прорваться.
Вдруг пулемет затих. Притихли и немцы. Притаились, наставили свои пулеметы и автоматы на лес и ждут, откуда начнутся новые выстрелы. Но никаких выстрелов больше нет. Передовые части тем временем осторожно приблизились к умолкнувшему партизанскому пулеметному гнезду.
И нашли там одного-единственного раненого мальчика…Вот с кем они воевали по всем правилам немецкой военной науки! Вот кого они победили после тяжелого и упорного боя! Мальчик этот, видимо, даже не партизан; кому же гложет прийти в голову посылать его одного с пулеметом в засаду? И партизанским разведчиком его считать нельзя: какой же он разведчик — мальчик с тяжелым неуклюжим пулеметом? Немцы увидали перед собой одного из тех миллионов детей, которых родила и вырастила наша земля. И, видимо, он внушал им страх — иначе зачем же было дальше «сражаться» с раненым ребенком? Может быть, не один из немцев в эту минуту с ужасом подумал: «Что нас ждет в этой стране, если нам приходится всерьез воевать даже с такими детьми?..»
…С почетом похоронили мы его в «пулеметном гнезде». Дружный военный салют прокатился эхом по лесу.
Мы пошли своей дорогой.
