Крупное сооружение представляет собой набор мелких архитектурных объемов, различных по своему рисунку и характеру обработки, «Ансамбль» разбит на отдельные мало увязанные, пестрые части.
Эта творческая пестрота обусловлена отсутствием принципиальности. Менялось настроение заказчика или жюри, и угодливо менялось творческое направление. Достаточно было «академику» Щусеву узнать, что в составе жюри будет И. В. Жолтовский, как немедленно «вводился» ренессанс, чтобы угодить критику. Влияли лишь сугубо материальные соображения.
Беспринципность, поверхностное отношение проявляются в целом ряде работ, выполненных Щусевым. Эти черты особенно заметны в проектах театров в Ашхабаде и Ташкенте. Первая из этих работ представляет собой сплошную архитектурную какофонию.
С исключительной небрежностью был сделан Щусевым проект советского павильона для международной выставки в Париже. Какой замечательный, вдохновляющий сюжет; в центре капиталистического мира показать мощь и превосходство Советской страны, о которой друзья трудящиеся думают с восторгом и любовью, а враги — со злобой и страхом! Трудно поверить, что эта работа выполнена большим мастером, — настолько она тускла и примитивна.
Проект крупнейшего жилого комплекса на улице Горького — тому печальный пример. На основной магистрали столицы запроектирован обыкновенный жилой дом. Композиция лишь намечена, не проработана. В решении объема нет живописности, на большом протяжении фасадов (около 1 км) дан однообразный скучный мотив, позаимствованный из жилых домов на набережной.
Щусев никогда не имеет своих твердых внутренних убеждений, он всегда поддается посторонним влияниям. Он готов без спора, по первому слову друга советчика, порой мало сведущего в архитектуре, отбросить одно решение почти в законченной работе и «клеить» заново другое, не менее случайное. Тяжелы творческие «принципы» архитектора Щусева, представшего сейчас перед нашей общественностью в своем настоящем неприглядном виде — стяжателя, двурушника и честолюбца. Такому архитектору трудно претендовать на звание «ведущего» мастера советской архитектуры».
А ведь и сам Француз принимал участие в разработке «безыдейных и деляческих» проектов Щусева. Но вот что интересно — о мавзолее в этой инспированной статье нет ни слова. Значит, понимал Исидор Аронович, что всему есть границы.
Версия о «французском» происхождении мавзолея получила широкое распространение среди московской интеллигенции. «Первый муж моей мамы, архитектор по фамилии Француз (национальность, правда, фамилии не соответствовала) — он автор многих построек в Москве, в том числе Мавзолея Ленина. Работал в мастерской у Щусева. Как это принято в архитектурном мире, первой всегда стоит фамилия руководителя мастерской, а уж потом — фамилии фактических авторов проекта. Так с годами осталось только имя Щусева, хотя настоящим автором был Француз. Папаша мой отбил маму у Француза — тот, бедный, остался и без Мавзолея, и без мамы», — откровенничает в своих мемуарах народный артист РСФСР Александр Ширвиндт.
Попытка защитить авторство Щусева предпринималась его коллегами и учениками еще в 1970-е годы, по этому поводу была создана даже специальная комиссия из архитекторов, казалось бы, расставившая все точки над i. Однако и по сей день тема эта представляет актуальный интерес, видимо, по причине своей политизированности.
Нам трудно сегодня судить, кто внес больший вклад в создание мавзолея, ибо работала над этим проектом целая группа специалистов, из которых никого уже и не осталось на белом свете. То, что Щусев был способен создать этот проект, — несомненно, как мы уже убедились, рассматривая его творческий путь. То, что ему помогли при этом, — тоже понятно. Ведь не мог же один человек одновременно работать и над Казанским вокзалом, и над мавзолеем, и т. д. и т. п. Важно другое — Щусев сумел аккумулировать усилия многих талантливых людей с благородной целью создания нового, совершенного по форме и содержанию произведения искусства. Учитывая, что сам факт мумификации тела Ленина в 1924 году мог рассматриваться как явный анахронизм, относящийся ко временам Древнего Египта, Щусев должен был придумать здание новаторское, уже само по себе привлекающее внимание не только в связи с тем, что или кто там находится. Это ему удалось. Более того, история не знала примеров, когда усыпальница выполняла одновременно две различные функции — ту, что была ей придана изначально, и другую, не менее важную, — трибуну для выступлений. Даже трудно сказать, что было важнее для советской власти — трибуна или склеп. В этой связи возникает и такая мысль — использование мавзолея как трибуны приобрело с годами куда более глубокий смысл, призванный несколько заглушить первоначальное значение усыпальницы.
Как бы ни относиться к Щусеву, но трудно не согласиться с тем, что, проектируя мавзолей, он, если можно так выразиться, пожалел Красную площадь. Сравнительно небольшой по высоте и объему мавзолей нисколько не «наезжает», например, на храм Василия Блаженного. Не спорит он и с кремлевскими башнями, довольно мирно уживаясь с ними. А «жалеть» Красную площадь тогда было не в моде, взять хотя бы проекты сооружения здания Наркомтяжпрома, которое при его появлении здесь должно было полностью задавить Кремль своими гигантскими размерами. Ничего бы не осталось от Красной площади. Да и после войны с главной площадью особо не церемонились — одна сталинская высотка в Зарядье чего стоит: успей она вырасти до 1953 года, и силуэт и без того изувеченной старой Москвы оказался бы полностью испорченным.
Мавзолей не претендует на лидерство в архитектурном ансамбле Красной площади, ибо к тому времени этот ансамбль уже давно сформировался, приобретя черты прямоугольника, образованного Кремлевской стеной, Историческим музеем, ГУМом и храмом Василия Блаженного. От Щусева требовалось подчеркнуть центр ансамбля, и он его нашел — у подножия Сенатской башни. И кто знает, быть может, благодаря Щусеву Красную площадь в итоге оставили в покое, не покушаясь на ее архитектурный ансамбль, в котором мавзолей оказался в достойном окружении.
Авторитетный историк советской архитектуры профессор Михаил Ильин отмечал: «Сложность поставленной перед Щусевым задачи усугублялась местоположением задуманного мавзолея именно на Красной площади Москвы. Вглядитесь повнимательнее в форму и размер площади. Ведь по существу она не так уж велика, а ее ширина немногим больше ширины новых проспектов столицы или ее расширенных старых улиц, например, улицы Горького или Садового кольца. В то же время соотношение ее продольных и поперечных сторон (2:1) таково, что в связи с расширением основных московских улиц, ведущих к центру, легко могло сложиться впечатление о фактическом исчезновении площади, превратившейся как бы в отрезок магистрали, идущей от улицы Горького и Манежной площади в сторону предназначенного к реконструкции Замоскворечья. Стоило, например, снести Исторический музей, как не раз советовали Щусеву, и Красной площади по существу не стало бы. Поэтому-то Щусев не последовал этому неверному совету. Для решения поставленной перед ним задачи он исходил из существующей периметральной застройки площади. Ведь вертикали кремлевских башен, башен Исторического музея, высокие кровли
