на улице появились редкие прохожие, в основном тибетские монахи в темно-красных тогах. Поравнявшись с нами, они расплывались в улыбке, и проходили дальше. Проснувшиеся индусы зазывали в свои гестхаусы за неприемлемую цену, на которую никто из нас не соглашался.
В семь начало светать. Из плоскости ночи, как на фотоснимке, стали проявляться очертания гор, долина и гнездящиеся на склонах домики. Мы постоянно бегали то на балкон дома, где сидели, то на поворот дороги, откуда были видны окрестности и ореол восходящего солнца, еще не показавшегося из-за гор. Несмотря на усталость, спать совсем расхотелось.
Уже совсем рассвело, и мы направились в центр и сели напротив двух первых открывшихся палаток с чаем, похожих друг на друга как две капли воды, а их хозяева, сочетавшие в одном лице все должности, были похожи как братья — оба с пузиками, в усах и клетчатых рубашках. Одна чайная называлась «Sunrise café» другая — «Moonlight cafe» под первым названием располагалась надпись, гласящая «Best chai in Asia», под вторым названием надпись «Best chai in India». Чай был одинаков в обеих. Взяв по стаканчику, сели на скамейку у дороги, греясь под утренним солнцем. Мимо сновали прохожие тибетцы. Молодежь лениво плелась по своим делам, старички монахи, перебирая четки, расплывались в улыбке и приветствовали нас так радушно, будто мы родственники самого далай-ламы.
Из кафе вышел англичанин средних лет в легком треморе и надавал нам кучу советов по расселению. Было очевидно, что он завсегдатай этих мест, но прибыл сюда недавно после длительного перерыва — он то и дело хлопал хозяина кафе по плечу, уточняя разные детали, которые могли претерпеть изменения во время его отсутствия. Потрепанный вид англичанина не оставлял сомнений в его бурном наркотическом прошлом. Несмотря на это, он был крайне, может даже чересчур, любезен. Узнав, что мы русские, он тут же рассказал, что бывал в Ленинграде. Джулиан подхватил тему и, спустя несколько минут, они трещали про Питер, как про родной Лондон.
— Да, да — говорил Джулиан — Особенно я люблю смотреть, как разводят мосты!
— Точно, точно, — вторил ему соотечественник в треморе, — а каналы, прорезающие весь город, это ж почти как в Амстердаме!
— Ага, точно, Питер же и был выстроен по аналогии, — поддакивал Джулиан и т. д.
Я молча на них поглядывал, удивляясь таким детальным познаниям.
* * *
Обошли дюжину гестхаусов — комнаты, которые нам предлагали, были неуютные, грязные и дорогие. Двинули вон из города в сторону деревни Дарамкот. На одном из поворотов встретили доброжелательного индуса, который предложил посмотреть его гестхаус в начале деревни, и мы продолжили путь вверх уже вчетвером. Миновав тибетский монастырь, попали в настоящий сосновый лес. Воздух тут казался чище, и стало заметно прохладней. На склоне лепился двухэтажный домик со светлыми комнатами, соединенными общим балконом. Сами комнаты были обставлены, как в Спарте — грубый лежак, тумбочка и две табуретки, беленные пачкающиеся стены, каменный пол и кисейные шторы — все это отдавало крымским санаторием. Из окна был потрясающий вид на долину с деревней Баксу [114] внизу, далеким водопадом, между двух гор, за которыми выныривал снежный хребет. Запросив сто пятьдесят рупий, дед положил конец нашим поискам, и мы заселились, я с Кашкетом на втором этаже, Джулиан прямо под нами. Распаковавшись и наведя феншуй, повалились на кровати и проспали несколько часов. Затем спустились в город и бродили по улочкам. Удивляло большое количество туристов. Такого большого скопления туристов я не видел со времен Гоа.
Шокированные ценой виски в вайн-шопе, подговорили индуса за небольшой бакшиш купить бутылку — как местному ему продали втрое дешевле, и все остались довольны.
Кафе «Лунный свет» и кафе «Восход»
Утром решили отправиться к вершине и устроить себе пикник. Кашкет руководил закупкой хлеба, сыра, овощей и т. д. Проглотив по омлету, двинули в путь. Солнце стояло в зените, парило во всю! Мы поднимались без маек, время от времени передавая друг другу рюкзак. Дорога вскоре превратилась в каменную, довольно пологую тропинку, вьющуюся по склону горы между деревьями с похожими на розы цветами. Цветов был океан, куда ни глянь, все было красным. Красные лепестки устилали всю тропинку, будто тут прошла королевская особа, они шуршали под ногами, как осенние листья. В тени этих деревьев устроили небольшой привал.
Ближе к вершине склон превратился в скалу, и наше восхождение уже начало отдавать альпинизмом. Приходилось на корточках пролезать через пещеры и цепляться за каменные выступы. Джулиан не отставал, и нам с ним часто приходилось дожидаться Кашкета, который и тут был во власти никотина — курил через каждые пять метров, а затем пыхтел, продираясь сквозь заросли розовых кущей. Вид открывался чудеснейший — под нами далеко внизу стелилась зеленая долина с крошечной Дарамсалой у подножия гор.
Вот мы и на вершине, кое-где еще лежит снег, огромные серые каменные глыбы разбросаны на яркозеленой короткой траве. С одной стороны внизу виднеется долина, утопающая в мареве голубой дымки, с другой стороны вздымаются гиганские снежные Гималаи. Прекрасное место!
Кашкет испек картошку и заготовил тосты с сыром на раскаленном и плоском, как сковорода, камне, я заварил чай, и мы славно подкрепились, поиграли в шахматы и поперекидывались снежками. В обратный путь отправились уже на закате, освещение было потрясающим, все вокруг будто стало ярче и насыщеней. Последнюю часть пути шли с фонариком и домой вернулись уже ночью.
* * *
Весь следующий день мы провалялись дома, а вечером отправились в городской видеохолл на фильм «Hostage» с Брюсом Виллисом. Помещение представляло собой узкую комнатку, напоминавшую салон автобуса, кресла с подголовниками и подлокотниками еще больше усиливали это сходство. Фильм оказался адской голливудской туфтой, с английскими субтитрами, «адаптированными» под индийского зрителя, которому сложно воспринимать на слух американскую речь. Перевод был настолько нелепым и неправильным, что весь зал, человек двадцать пять молодых туриков нашего возраста, просто покатывался от хохота. Имена всех героев были изменены на традиционные индийские. В тот момент, когда Виллис встречается с террористами и спрашивает у них: «Who is in charge?» [115] перевод гласит «I’m not George!» [116]. А когда истекающий кровью Брюс добирается до главного злодея, держащего в заложниках его семью и говорит: «At first I want to see my family» [117], в переводе это звучало, как «Go visit your parents» [118]. В самом конце фильма, когда все спасены, злодеи уничтожены, герои плачут и обнимаются, у зрителя
