Большая часть выступления Кинга, заканчивавшегося словами «У меня есть мечта... », может рассматриваться в качестве ее первоначального варианта его более поздней речи, с которой он выступал во время Похода на Вашингтон. В ней он не сказал ничего нового. Но аудитория слушала его с большим воодушевлением. «Мы собрались, чтобы увидеть мощь движения ненасилия, ― сказал он. ― Мы собрались, чтобы убедиться, что этот метод борьбы не для слабых. Ибо только очень сильный человек может устоять на ногах и не ответить на нападение силой... Вы видите, что этот метод способен разоружать противника. Метод обнажает нравственный фундамет его взглядов и убеждений... и он просто не знает, что ему делать... Если он вас не бьет, это чудесно! Но если он бьет вас, вы должны иметь мужество принять удары и не ответить на них. Если он не сажает вас в тюрьму, это замечательно! Никому из здравомыслящих людей не нравится быть за решеткой. Но если он сажает вас в тюрьму, вы идете в нее и превращаете эту темницу стыда и порока в приют свободы и солидарности. Я скажу вам, что человек, который не нашел в жизни ничего, за что он готов умереть, не достоин того, чтобы жить!» В Детройте, как и повсюду, Кинг был представлен аудитории как «любимый в Америке борец за свободу». Клич «Свободу сейчас!» был на слуху, на устах и в сердцах миллионов чернокожих американцев, которые не отделяли себя от безоружного населения Дэнвилля, Севанны, Гринвуда, Бирмингема, Джексона и десятков других городов и поселков, которые впервые выступили с этим требованием.
Чернокожих все чаще поддерживали белые. В 1955 году таких белых была маленькая горстка, но совесть белой Америки постепенно просыпалась. В январе Мартин Кинг выступал главным докладчиком на четырехдневной всеамериканской конференции в Чикаго, посвященной проблемам религии и расы. Финансировали эту конференцию представители основных христианских конфессий и иудеи. Сам факт проведения конференции уже значил многое.
Негритянская революция началась как просьба о некотором улучшении несправедливой системы. Затем она доросла до требований устранить дискриминацию и относиться к темнокожему гражданину как к суверенной человеческой личности. Эти шаги привели чернокожих к желанию полностью контролировать свою собственную судьбу, то есть обрести власть, которая только и способна сделать свободу реальной. Поэтому то, что до 1960 года широко именовалось «движением за гражданские права», в 1963 году стали называть «освободительным движением». Те, кто некогда называли себя «участниками ненасильственного сопротивления», все чаще и чаще стали называться «борцами за свободу ненасильственным путем». Потом слова «ненасильственным путем» стали забираться в скобки, а затем и вовсе стали опускаться.
Мартин Лютер Кинг рос вместе с революцией. В определенной мере его собственное идейное становление опережало события. Он понимал и учитывал как растущую воинственность чернокожих, так и пробуждение доброй воли у белых. Процесс поляризации общества, которому в равной мере содействовали как «Бык» Коннор, так и Малколм Икс, заставлял Кинга сдвигаться в самый центр сцены.
Бирмингем, ставший символом Движения, так или иначе мобилизовал совесть Америки. Это было важнейшим достижением тактики непротивления. У администрации Кеннеди появился солидный стимул для того, чтобы обеспечить прохождение в Конгрессе Билля о гражданских правах. Несмотря на всю их жертвенную дисциплинированность, демонстрации были игрой мускулов, проявлением силы. А сила не может сама собой испариться. Не встретив понимания, она становится разрушительной. Что бы ни говорилось о ненасилии как о силе чисто духовной, оно остается преобразованной ипостасью силы. Индивидуум, который развивает свою способность терпеть издевательства и боль, вырабатывает в себе мужество, которое способно проявить себя и в иной ситуации. У тех, кому недостает дисциплинированности, это мужество превращается в дерзость.
... Приближался очередной Поход на Вашингтон. Нынешний оргкомитет Похода, куда входило множество сил и групп, был вовсе не похож на тот маленький отважный триумвират, который собрался в Нью-Йорке в 1957 году.
Первые прибывшие в Вашингтон группы стали собираться на лужайке неподалеку от памятника Джорджу Вашингтону 27 августа в час ночи, словно готовясь к ночному пикнику. К рассвету поездами, самолетами, автобусами, автоколоннами прибыли еще тысячи людей. Это были делегаты правозащитных групп, церквей, профсоюзов и учебных заведений. Были среди них и независимые участники. В нескольких автобусах приехали делегаты молодежного комитета НАСПЦН. Их было 240 человек, и они, как капля в море, могли раствориться в девяностотысячной толпе, собравшейся к 10.45 утра. Однако темнокожие тинейджеры принялись хором петь, хлопать в ладоши, подтанцовывать в такт гимну «Мы победим» и собрали вокруг себя толпу зрителей.
День выдался солнечный. Лужайка, украшенная голубыми, пурпурными, малиновыми флагами, развевавшимися на нежно-голубом фоне неба, стала напоминать яркий цветник. На многих флагах было написано: «Свободу сейчас!» Но больше всего здесь было разных оттенков коричневого цвета ― палитра, вид которой сразу заставляет американца вспомнить метафору Лэнгстона Хьюза: «Большой шоколадный торт в самом сердце моего города». Впрочем, встречались здесь и белые лица. У многих из них было дружелюбное, но несколько смущенное выражение, какое бывает у людей, оказавшихся на чужом семейном торжестве.
Призывно зазвучали мелодии песен свободы, и люди пешком потянулись к мемориалу Линкольна. Это была медленная процессия. Люди не успевали отойти от памятника Вашингтону, как сюда прибывали все новые и новые тысячи. К часу дня свыше 200 000 человек собрались у мемориала Линкольна. Началась официальная часть митинга. Первым выступил Фред Шаттлсворт: «Мы собрались здесь потому, что мы любим нашу страну, потому что наша страна нуждается в нас, а мы нуждаемся в нашей стране... Каждый в Америке должен быть свободным. Если политики действительно хотят мира, если судьи не намерены беспрестанно протирать штаны в зале судебных заседаний, пусть они снимут путы с американских негров! Тогда все мы будем свободными».
Ралф Эйбернети передал собравшимся «приветствия от тех, кто еще томится в плену земли египетской». Дик Грегори пошутил: «В последний раз, когда я видел вокруг так много своих собратьев, выступал только «Бык» Коннор». Из Парижа Ралф Банше и Берт Ланкастер привезли приветственное письмо в адрес митинга, подписанное 1500 американцами, проживавшими во Франции. На митинге присутствовали звезды шоу-бизнеса и представители интеллектуальной элиты: Лина Хорн, Сидни Пуатье, Марлон Брандо, Сэмми Дейвис-младший, Чарлтон Хестон, Луис Ломаке, Джеймс Болдуин, Джеки Робинсон, а также полторы сотни конгрессменов. Горячее августовское солнце уже перевалило зенит и подул свежий ветерок, когда над головами митингующих поплыл очень глубокий, торжественно звучавший голос А. Ралфа Рэндолфа: «Мы ― авангард многомиллионной революционной армии, сражающейся за право на труд и право на свободу. Эта революция сотрясает всю страну. Она ощущается в каждом городе, в каждом поселке и селении, если в них дискриминируются и эксплуатируются чернокожие люди. Эта революция не является исключительно негритянской, ― заявил он. ― Наши белые союзники знают, что они сами не могут быть свободными, пока несвободны мы... Массовые действия, подобные нашему Походу, необходимы, поскольку, пока мы не вышли на улицы, федеральное правительство было совершенно равнодушным к нашим требованиям».
