Заняться пришлось нашей героине, отныне – вдове Скаррон. Мучения ее супруга закончились на восьмом году брака. Не ищите иронии – мучения доставляла неизлечимая по тем временам болезнь, брак же был таким счастливым, что многим здоровым парам только облизнуться и не дышать. Так что рыдания несчастной вдовы были вполне искренними, а то, что муж ей копеечки ржавой не оставил, только увеличивало их громкость. Но перед смертью муж успел утешить Франсуазу, сказав, что вместо денег оставляет ей огромные связи, которые не дадут ей пропасть, и был совершенно прав – связи и есть деньги, эти две вещи прекрасно друг в друга конвертируются. Правда, первое время пришлось ей поперебиваться с петельки на пуговку, но в итоге ее прошение о выплате ей пенсии покойного мужа дошло до короля (как этого добиться без связей?). Более того – когда король заартачился, ее подруга мадам де Монтеспан напомнила, что ее отец разорился на службе Его Величеству, не напоминая о других колоритных деталях этой службы вроде грабежей и изготовления фальшивых денег, и пенсия Скаррона вернулась к его вдове. А вскоре после этого мадам де Монтеспан оказала еще одну неоценимую услугу подруге. Дети ее и короля, признанные, но незаконные, росли, как трава в поле – надо же было за ними присматривать! И она порекомендовала королю свою хорошую подругу на место воспитательницы этих детей.
Хуже лютого врага только лучшая подруга
Строго говоря, она была совершенно права – педагогические способности у вдовы Скаррон были весьма незаурядные. Несколько позже она открыла в предместье Парижа Сен-Сир образцовое учебное заведение для девушек из небогатых дворянских семей, прообраз многих прославленных пансионов, в том числе и Смольного института. Уже будучи вторым лицом в государстве, она отдавала Сен-Сиру массу времени, читала там сразу несколько предметов, даже суп на кухне регулярно пробовала, чтоб и кухня в Сен-Сире была на высоте. В итоге Наполеон, пришедший в 1806 году на готовенькое, открыл в опустевшем после революции Сен-Сире военную школу, которая дала Франции одиннадцать маршалов, шесть академиков и трех глав государства – Мак-Магона, Петена и де Голля. Но и в первое столетие существования, когда в Сен-Сире еще не бряцали оружием, его слава была громкой, а авторитет – непререкаемым. То-то радовалась, наверное, мадам де Монтеспан, что отрекомендовала королю для своих деток такого прекрасного педагога. Какое там – локти небось обглодала до белых косточек! Потому что и при римских императорах, и при французских королях, и при современных президентах не было лучшего способа потерять мужчину, чем познакомить его со своей лучшей подругой. И в будущем, при всех звездолетах, суперкомпьютерах и всеобщем братстве, будет то же самое, а кому это не нравится, пусть подыскивает себе для жительства иную планету – на этой по-другому не бывать!
Монтеспан теряла место в сердце короля сразу двумя путями. С одной стороны, королю все больше импонировала обаятельная, остроумная, красивая и ученая дама, с которой он общался каждый раз, когда навещал детей. Причем поступить с ней, как с большинством дам, которые вызывали у короля желание, не получалось – так уж она себя поставила. Это от поведения женщины зависит – об одной только и думаешь, как бы завалить, встать, отряхнуться и пойти дальше по своим делам, а с другой и мысли такой, чтоб сразу и бегом, возникнуть не может, себе же стыдно будет. С другой же стороны, постаралась сама мадам де Монтеспан – литры приворотных зелий не проходят бесследно. Всплыли ее контакты с изготовительницами этих, с позволения сказать, афродизиаков, в свободное от этой трудной работы время промышляющими эликсирами для скорейшего получения наследства, действующими быстро или медленно по желанию заказчика. Причем для короля это просто не могло быть посторонним делом – опасность грозила его непосредственному окружению и даже ему лично. Прекрасная мадемуазель де Фонтанж, которой король стал оказывать практически такое же внимание, как и мадам де Монтеспан (он любил, чтоб дамы его сердца еще и дружили), скончалась в жутких мучениях двадцати двух лет от роду. Принцесса Пфальцская, оставившая интересные воспоминания об этой эпохе, уверена, что причина ее смерти – яд, данный по поручению де Монтеспан. Причем появились данные, что только строжайшие меры, принятые для защиты короля генерал-лейтенантом парижской полиции Ла Рейни, вынудили де Монтеспан отказаться от еще более чудовищной идеи – отравить не хищную разлучницу, а коварного изменщика с помощью прошения, бумага которого пропитана таким страшным ядом, что король упадет замертво, только притронувшись к нему. Может, и врали – такие прошения или кто-то тронет до короля, или будет ясно, кто передал, но зачем королю вообще такие слухи вокруг своей божественной персоны? После сожжения заживо 36 колдуний, ворожей и ядосмесительниц скандал потихоньку утих, но королевское желание поглощать килограммы приворотных зелий, которые теперь готовили неопытные знахарки без практики и стажа, резко убавилось.
Мадам де Монтеспан. Пьер Миньяр
А беседовать с воспитательницей своих деток так интересно, надежно и спокойно, и к ней тянет просто по-человечески, даже без желания объявлять ей свою королевскую волю. Кстати, теперь она уже не вдова Скаррон – король купил ей замок де Ментенон с богатыми угодьями вокруг и повелел отныне зваться маркизой де Ментенон. Мадам де Монтеспан не выдержала и попробовала съехидничать – мол, как же это так, замок и имение для воспитательницы бастардов? Не на ту напала – ей мягко ответили, что если унизительно быть их воспитательницей, то что же говорить об их матери? В общем, звезда де Монтеспан закатывалась, король ее откровенно боялся – чем она завтра будет его кормить, чтоб крепче любил: волчьими какашками, кроличьими соплями, серой из крокодиловых ушей? Когда началась связь короля с мадам де Ментенон, толком и не определишь – она и не думала требовать от короля драгоценных украшений и бешеных денег, как ее предшественница, траты на которую сравнивали с ассигнованиями на флот. Ее, кстати, это и не особенно радует – она мучается сознанием собственной греховности, просит короля о разрешении отбыть от двора в провинцию и даже настаивает на том, чтоб он больше уделял внимания своей супруге (кстати, не без успеха). Вроде бы верные средства опротиветь мужчине в кратчайшие сроки, почему же не получается? Скорее всего, потому, что это все было абсолютно искренне. Ее оголтелый католицизм, замешанный на твердокаменном протестантизме детства, мрачен и бескомпромиссен, но откровенен и не имитируется ради каких-то выгод, он неподдельный и настоящий, а при дворе это такая редкость!
