В любом случае документы управления в Людвигсбурге свидетельствуют о том, что различные ведомства работали несогласованно. Шюле искренне верил, что Эйхман находился в Кувейте, и не знал, что Бауэр пытался уговорить израильтян ловить Эйхмана в Аргентине.
Публикация сообщения о том, что Эйхман находится в Кувейте, Бауэра не на шутку расстроила: он считал, что любое упоминание имени Эйхмана в печати могло его поимке помешать. В шоке от этого были и работавшие в ФРГ израильские дипломаты. Некоторые инстанции попытались было заткнуть прессе рот, но безуспешно.
Бауэр попробовал уменьшить нанесенный этим сообщением вред с помощью обмана: за день до Рождества он срочно созвал пресс-конференцию и объявил, что ФРГ якобы решила потребовать от Кувейта выдачи Эйхмана.
Валентин Тара («хороший полицейский» из Альтаусзее, знавший все о сокровищах озера Топлиц) послал Бауэру письмо, в котором писал, что в Кувейте Эйхман находиться не может, так как незадолго до конца войны украл не менее двадцати двух ящиков с золотом. Зачем же ему, спрашивал Тара, ехать работать в Кувейт? Бауэр вежливо ответил Таре, что его письмо вызвало у него большой интерес.
Лотар Герман, ранее писавший Бауэру, написал теперь уже Фридману. По его мнению, сообщение о том, что Эйхман находится в Кувейте, не имеет под собой оснований: Эйхман не в Кувейте, а в Аргентине. Фридман полагал, что об этом стало известно только ему одному, и прессе на этот раз ничего не сообщил.
В конце октября 1959 года Бен-Гурион выступал на предвыборном собрании в Тель-Авиве. Фридман поднялся на трибуну и снова потребовал назначить за голову Эйхмана награду. Публика его сразу узнала: это был тот самый человек, который уже много лет говорил о необходимости поймать Эйхмана, а недавно выяснил, что тот находится в Кувейте. Но Бен-Гурион на его призыв никак не откликнулся. Тем не менее через шесть недель после этого в его дневнике появилась следующая запись: «Приезжал генеральный прокурор земли Гессен Бауэр и сказал, что Эйхман нашелся: он в Аргентине… Я предложил попросить его [Бауэра] никому об этом не рассказывать и его [Эйхмана] выдачи не требовать, а сообщить нам его адрес. Если мы установим, что он там, то поймаем и привезем сюда».
Откуда немцам стало известно, что Эйхман называл себя «Клементом», неизвестно, но, по-видимому, Визенталь не устоял перед искушением и присвоил чужое открытие себе. По его словам, он подослал кого-то к теще Эйхмана, и та сказала, что ее дочь уехала из Германии и вышла замуж за мужчину с фамилией, похожей на английскую, что-то вроде «Клемса» или «Клемта». Кроме того, Визенталь говорит, что сообщил об этом израильтянам, причем почти за год до того, как с этой информацией приехал Бауэр.
Однако есть основания в этом усомниться. В ивритском издании книги Визенталя о погоне за Эйхманом говорится, что визит к теще имел место в начале 1959 года, а в немецком издании сказано, что это произошло в октябре. Спецслужбам же ФРГ имя «Клеменс» было известно уже в 1958 году. Приписывая открытие себе, Визенталь об этом, разумеется, знать не мог.
Из книги неясно также, кто именно с тещей говорил. В ивритской версии написано: «Я решил послать кого-нибудь»; в немецкой говорится, что это был «хороший знакомый из Германии», а в остальных своих книгах Визенталь пишет, что послал к теще «одного из своих людей».
В первой версии служебного отчета, написанного Визенталем после поимки Эйхмана, сказано, что псевдоним Эйхмана был похож по звучанию на английский, но теща его не помнила, а в третьей версии этого же отчета сказано, что она упомянула имена «Клемс» и «Клемт».
Поскольку существует так много противоречащих друг другу источников, есть, наверное, смысл ограничиться тем, что написано в письме, посланном Визенталем послу Саару еще до поимки Эйхмана, то есть до того, как о том, что Эйхман называл себя «Рикардо Клементом», стало известно всем. В письме Саару Визенталь не просто упоминает, что человек, разговаривавший с тещей, был «одним из его людей», а прямо называет его имя: Хайнц Вайбель-Альтмайер; судя по этому письму, теща действительно сказала, что ее дочь вышла замуж за человека с фамилией, похожей на английскую. Но логично предположить, что если бы она назвала фамилию «Клемс» или «Клемт» и если бы Визенталь об этом знал, то он бы наверняка сообщил об этом послу. Однако он этого не сделал, и данная деталь, по-видимому, неверна.
2. Дорога к улице Гарибальди
Все это время Визенталь не переставал следить за родственниками Эйхмана. Через несколько недель после публикации сообщения о том, что Эйхман находится в Кувейте, Визенталь сообщил послу Саару о ходе своего расследования и упомянул, что все расходы на поездки оплачивает из собственного кармана. Возместить ему их он не просил, но написал, что по своему опыту знает: «когда такие расследования связаны с многочисленными поездками, они прекращаются».
В ноябре 1959 года Саар вернулся из поездки в Израиль и написал Визенталю, что «имел беседы по вопросу об Эйхмане» и «наши люди сказали мне, что очень ценят вашу помощь», а также сообщил Визенталю (как партнеру, на которого можно положиться) один из самых важных израильских секретов, а именно что, по имеющейся в Израиле информации, семья Эйхмана проживает в Аргентине. Его жена, писал Саар, утверждает, что ее муж умер, и даже вышла замуж за какого-то другого немца, но все указывает на то, что брак фиктивный и его цель – сбить врагов с толку. Визенталя это не могло не озадачить: ведь он сообщил об этом уже много лет назад. Тем не менее тот факт, что посол посвятил его в столь важную государственную тайну, ему польстил. (Кстати, впоследствии оказалось, что информация посла была неточной: ни за кого другого Вера Эйхман в действительности замуж не выходила.)
Визенталь составил очень подробный отчет о членах семьи Эйхмана, где указал даты их рождений, свадеб, смертей и т. д. (эта информация требовалась, чтобы опознать Эйхмана с абсолютной точностью), и в декабре посол сообщил ему, что в Израиле отчет произвел большое впечатление. Кроме того, Саар переслал Визенталю присланный из Израиля длинный список дополнительных вопросов об Эйхмане и попросил его на них ответить.
Надеясь, что Эйхман будет скоро найден и арестован, Визенталь съездил во Франкфурт. Он хотел удостовериться, что прокуратуры ФРГ и Австрии будут действовать в этом плане согласованно.
Через несколько месяцев после этого, в феврале 1960 года, Визенталю стало известно, что умер отец Эйхмана. Об этом он опять узнал из траурного объявления, опубликованного членами семьи, и под новым объявлением тоже стояла подпись Веры Эйхман. Визенталь послал на похороны двух знакомых газетных фоторепортеров, и теперь у него были снимки членов семьи Эйхмана, включая его брата Отто, который был на Адольфа очень похож. Визенталь сообщил об этом Саару. «Шансов, что это приведет к успеху, – писал он, – почти нет, но делать эту рутинную работу все равно надо, чтобы потом у нас не было причины упрекать себя в бездействии».
