- Где-то здесь, - сказал он, как можно веселее, и тут же, километра через четыре начались дачи. Теперь надо было искать ту самую, новую, но уже огороженную.
- Спросить надо, - сказал владелец, точнее сын владельца магнитофона.
- Сворачивай! - решился Алексей Васильевич, но таксист, нервничая, сильно крутнул руль и "Победа" левым крылом врезалась в ворота.
- Мать твою!.. - в один голос крикнули сидящие в первой машине и выбежавший из проходной охранник. В темноте не было видно его погон и потому не ясно, кто он по званию, но голос у него оказался злобным и уже пьяным.
- Мать вашу?! Куда претесь?!
- Дачу Филипченко Андрея Фроловича, - вежливо, но не теряя достоинства, крикнул Сеничкин.
- Крути назад. Чтоб духу вашего не было! - заорал охранник. - ... ... здесь! - то ли соврал, то ли сказал правду, назвав имя тогдашнего зам. предсов-мина и члена Политбюро.
- Ну вас к дьяволу, ребята, - раскис шофер. - Ну их, ваши деньги. Воля дороже.
- Не бойся, за мортировку заплатим, - урезонивал его Сеничкин.
Они проехали еще шесть дач и решились постучать только в последнюю. Дальше начинался пустырь.
- Не поеду, сами идите, - твердо сказал таксист.
- Володька, ну их к ерам! - крикнул водитель второй, еще целой "Победы". - Поехали в столицу.
- Да, ребята. Давайте гроши. Времени час без десяти. В гараж надо.
Уговоры не помогали. Пришлось отдать обещанные три сотни, приплатив еще одну за помятое крыло, и выбраться на мороз с бутылками в авоськах и тяжелой отечественной самоговорящей бандурой. Ручек на ней не было и нести ее было неудобно. Темнота стояла адская, мороз ни капли не сбавил. Ветер выл не тише, чем на набережной.
В крайней даче охранник оказался вежливей.
- Где-то там, - махнул рукой через пустырь. - Вроде фамилию такую слышал. Только вы бы здесь, ребята, не шатались. А то, сами знаете... - он не сказал что, но трезвой и измученной компании не надо было объяснять.
Сейчас в ресторане Сеничкин сдабривал рассказ некоторой долей умиления и юмора, но тогда было не до веселья. Кто-то предложил пить прямо на пустыре, с горя закусывая рукавом. Сеничкин никак уже не предводительствовал командой, а только крепче впивался в днище ненавистного магнитофона.
За пустырем что-то чернело. Видимо, там начинались зги проклятые дачи нуворишей. Костеря родительницу, отчима и будущую невесту, Сеничкин с жалостным и злобным лицом плелся через пустырь, загребая снег в узкие, слегка жавшие импортные ненадеванные еще туфли. Сзади кто-то из компании уже приложился к первой бутылке. Сквозь вой ветра слышались бульканье и матерщина.
И вдруг среди ночи, темноты, ветра и снега вспыхнули фары и тут же раздался пронзительный и веселый, как крик колумбовского матроса "Земля!", оглушающий, задорный, как выхлоп пробки шампанского, голос:
- Леша! Лешенька!
И пустырь вдруг стал землей обетованной, на которой стоял маленький "газик" модели 63 и в распахнутой шубке навстречу аспиранту летела следователь московской прокуратуры Марьяна Фирсанова. И оторвав руки от магнитофона, отчего тот со звоном рухнул в снег, Сеничкин бросился к женщине, как к судьбе, и просунул руку под ее беличью шубку и обнял, гордый и счастливый.
- Воссоединение фронтов! - сказал кто-то.
- Прорыв ленинградской блокады, - добавил второй, уже пьяноватый голос.
- Магнитофон побил, сука, - проворчал владелец, но и его обрадовало явление следовательши.
Как, каким чудом, дежурившая эту новогоднюю ночь в столичной прокуратуре Марьяна разыскала злополучную дачу Филипченок, так и осталось ее профессиональной тайной.
- За мной, мальчики, - скомандовала она и, держась за руку сиявшего аспиранта, повела мужчин через пустырь к новому поселку. "Газик" ехал впереди по уже проложенной им колее.
- Счастливого года, Васенька, - крикнула Марьяна шоферу и, развернувшись в начале нового поселка, дежурный "козел" помчался в Москву.
- Давно, давно пора. Ждут, ждут... - весело приговаривал открывший калитку охранник.
На филипченковской даче царило уныние, как после обыска. Казалось, что мужчин тут уже не ждали, что они тут были и их отсюда увели.
- Алеша? - удивленно раскрыла глаза кустодиевская барышня.
- Знакомьтесь, знакомьтесь, - не выпуская Марьяниной руки пьяным от счастья голосом кричал Сеничкин.
Это был его триумф. Вся команда видела, как Марьяна, словно декабристка, нашла его в глуши и вывела к свету и накрытому столу. Кустодиевская невеста моргала большими бараньими глазами, ничего не понимая. Всем было не до нее. Кричали:
- Ничего не потеряно, товарищи!
- Лучше поздно, чем никогда!
- Ничего не поздно! Встречаем по Гринвичу!
- С Новым годом и знакомством! Ура!
Кто рассаживался, кто ел стоя. Царила неразбериха, и невеста никак не могла включиться в этот шум и проявить себя как хозяйка.
Уныние тут же перешло в хмельной разгул, правда, без неприличия. Магнитофон, по счастью упавший в мягкий сугроб, не повредился и работал.
- Хью-хью-уй-ю! - по-английски орал он на всю дачу. Танцевали, не выпуская из рук бокалов и рюмок. Кто-то даже умудрился отплясывать, держа тарелку. Владелец магнитофона, несколько успокоившись, танцевал с хозяйкой усадьбы. Она, осторожно отводя глаза от галантного партнера, искала любимого Лешеньку. Того нигде не было.
Впрочем, все, что происходило в гостиной, Сеничкин уже не видел и узнал из последующих пересказов. Прихватив бутылку сухого вина и бутылку петровской водки с соответствующей закуской, он сбежал от праздничного стола и заперся вместе с Марьяной в какой-то просторной кладовой. Там они расставили раскладную, предназначенную, очевидно, для нечиновных гостей койку, опорожнили две бутылки и забавлялись до шести утра, когда незаметно выскочили из усадьбы и весело добежали до электрички.
Сейчас в своем приблизительном и довольно абстрактном изложении Сеничкин опускал ненужные подробности и налегал на свою доброту и отзывчивость.
- Так что, видите, Инга, это оказалось сильнее меня. Через две недели мы расписались.
Он, понятно, не коснулся всех семейных перипетий, не обмолвился о скандале, который закатил ему отчим, почуявший нешуточную угрозу своей карьере. Мать тоже вышла из рамок и несколько раз всерьез напомнила аспиранту, что он полная свинья, что Василий Митрофанович ему душу отдал, нежил, как родного сына, а тот оказался неблагодарным пащенком. Тогда же были вспомянуты и на минуту вытащены на свет некоторые непубликующиеся детали биографии самой Ольги Витальевны и ее несчастного первого мужа, настоящего Алешкиного отца. Алексей Васильевич был напуган. Но новогодняя встреча уже состоялась. Как ни была провинциальна Светлана Филипченко, однако простить аспиранта, да еще при тихом улюлюканье подруг - она не могла. Сеничкиным оставалось признать Марьяну Фирсанову и выдать ее связь с Алешей за роковую любовь.
