день в кабинете Сталина появился Берия. Коба с утра внимательно изучал закон Гитлера «О порядке национального труда», введенный фюрером 20 января 1934 года. Закон отменял прежнее положение об ограничении рабочего времени, охране труда, внутреннем распорядке, упразднял фабкомы и завкомы, а вместо них вводил «советы доверенных». Это еще больше закабаляло рабочих и давало полную свободу управляющим. Сталину закон понравился: гибкий, дающий максимальную пользу производству, и жесткий в плане улучшения дисциплины.
Раздумывая о том, как использовать некоторые положения закона Гитлера здесь, Сталин обратил внимание на стоящего у порога кабинета Лаврентия Берию, но не торопился приглашать его к столу. «Если б были хорошие вести, Лаврик, не спрашивая разрешения, уже бы сидел напротив, ему нахальства ни у кого не занимать, а тут как бедный родственник. Что ж, — подумал Сталин, — стой, коли так».
Берия, потоптавшись у порога, не выдержал и прошел к столу, как всегда, улыбаясь всем лицом, но улыбка выходила у него очень кислая.
Сталин взглянул на Лаврентия, вынул из кармана пачку папирос «Герцеговина флор», чтоб набить папиросным табаком трубку.
Берия пересказал историю с провалом Гиви, опустив, что к Медведю он звонил самолично.
— Нэ понимаю, Коба, как они его прихватили! Он действовал строго по моему плану. Все было рассчитано!..
— Значит, план был дурацкий! — зло бросил Сталин. — Я тебя предупреждал, что ленинградские чекисты промашек не допускают, а ты решил, что они все придурки, наподобие тех, что у тебя в Тбилиси!
— Нэт, я чувствую, Коба, здесь что-то нэ то! Кто-то вмешался очень серьезный!..
— Кто?..
— Киров, например! Мой парень не выходил из гостиницы, ничем себя нэ афишировал, а выходит, что за ним слэдили. Кто мог отдать такой приказ? Кому был нужэн маладой мальчишка? Гдэ дэлали анализы? Все шито-крыто, все сдэлано пальчики оближешь! Я нэ дурак, Коба!
— Ты идиот, Лаврентий! Расскажи лучше, как ты заполучил этого мальчишку обратно?
Берия порозовел.
— Я чувствую, ты все знаешь…
— Знаю.
— Кто сказал?
Сталин прищурился, глядя на Берию.
— Может быть, тебе отдать весь список моей агентуры и за границей тоже, Лаврентий Павлович?
— Извини, Коба, по привычке выскочило.
— Кретин! — дохнул на него злобой Сталин и разжег трубку. — Мое имя впутываешь? Первый секретарь крайкома всего Закавказья интересуется каким-то сумасшедшим! Ты думаешь, Медведь такой же идиот, как ты? Думаешь, он не понял, что этот террорист заслан с твоей подачи?!
— Но Коба…
— Заткнись!
Вошел Поскребышев, принес на подносе два стакана чаю, сахар, нарезанный кружками лимон и печенье в вазочке. Поставил стакан для Сталина, положил в него три кусочка сахара, помешал, пододвинул вазочку с печеньем. Стакан Берии остался на подносе.
— Спасибо, Александр Николаевич. — Коба кивком головы попросил их оставить и ни с кем его не соединять.
Поскребышев вышел. Берия сидел потный и вытирал платком мокрое лицо и шею.
— Взять бы и придушить тебя, как змею! — прошипел Сталин.
— Коба, прости! Прости! Я старался, я хотэл, я умерэть готов ради тебя! Ты знаешь!..
Берия упал на колени и пополз к Сталину.
— Сядь! — приказал Коба.
Берия снова сел на стул, отряхнул коленки. «Так меня убьет и коленки только отряхнет», — подумал Коба. Несколько секунд длилось молчание. Сталин раскуривал трубку, глядя в справку, предоставленную ему по поводу спортивной организации Гитлера «Сила в радости». Она заботилась о том, чтобы молодежь проводила свободное время на стадионах, накачивала мышцы, крепла физически, что очень важно для будущего солдата. А кроме того, «Сила в радости» организовывала поездки за границу, морские путешествия, пропагандируя гитлеровский режим. «Весьма не глупо, — подумал Сталин. — Надо и у нас развивать спортивное движение и тоже ездить за границу. Чем мы хуже?!»
Лаврентий, не выдержав, взял свой стакан с чаем, положив в него четыре куска сахара, лимон и стал мешать, громко позвякивая ложечкой о стенки стакана. Мертвую тишину теперь нарушало только это позвякиванье.
— А о Кирове ты зря это сказал, — неожиданно произнес Сталин. — Хочешь поссорить нас с Кирычем? Не выйдет!
Глаза Кобы полыхнули желтым огнем.
— Ну что ты, Коба, я очень даже уважаю Сергэй Мироновича, — испуганно пробормотал Берия. — Просто нэ понимаю…
— А раз не понимаешь, проглоти лучше свой язык! — перебил Коба, и Берия с ним согласился.
— В слэдующий раз, если такое еще скажу, вырву его и собакам брошу! — прошептал он. — Клянусь!
— Я твои клятвы устал слушать, — вздохнул Сталин. — Ты давно уже сдохнуть был должен, столько раз ты их нарушал. А? Что, не так?
— Ты прав, — искренне признался Лаврентий. — Иногда я сам сэбе противен. Говорю себе: э, хоть бы ты сдох! И что ты думаешь? Начинает живот болэть. Пузо! Много острого едим, Коба!.. Слушай, я нашел еще одного человэка, русского, он готов все сдэлать как надо. Больше осэчек нэ будэт, клянусь! — громко прихлебывая чай, сказал Лаврентий.
Сталин молча смотрел на него.
— Хорошо, нэ буду клясться! Просто скажу: сделаю и докажу, что я нэ хуже твоих Пауков и Ягодов! — важно сказал Берия и выпятил губы.
— Теперь без моего слова — ни шагу! — помолчав, сказал Сталин. — Скажу, когда потребуется. И если тогда не сделаешь — отправлю в духанщики. Там тебе будет и место.
Коба усмехнулся. Берия сидел мрачный, не решаясь возражать.
— Простой задачки поручить нельзя! — вздохнул Сталин, обращаясь неизвестно к кому. — Ну что за люди? Мальчишка твой где?
— Мальчишки нэт. Авария с машиной случилось. И врач, и он в пропасть упали, — вздохнул Лаврентий.
— Хоть в этом не прошляпил. — Сталин сделал глоток, потом взял печенюшку, размочил ее в чае и отправил в рот. Пододвинул вазочку к Берии. — Угощайся! А то скажешь в Грузии, что Коба даже печеньем не угостил.
— Ну как ты можешь обо мнэ так думать?! — возмутился Берия, беря печенье.
— Могу! — твердо сказал Коба.
Николаев, пытаясь отстоять свою правоту и правильность поступков, написал заявление в Смольнинский райком партии с просьбой о восстановлении его в партии. 29 апреля, а потом 5 мая партийная тройка, разбиравшая
