Только тогда Смоляков со своими товарищами ушел на аэродром.
Еще когда мы только начинали схватку с «мессерами», вторая группа наших истребителей, которая патрулировала соседний участок, поспешила на поддержку. Это была эскадрилья И-15 из группы Анатолия Серова. Приблизившись к месту боя, летчики заметили бомбардировщиков противника, шедших к линии фронта. И-15 атаковали их, заставили сбросить бомбы на территорию мятежников и в ходе схватки сбили два самолета.
После посадки мы, как обычно, собрались на КП эскадрильи. Хотя бой прошел удачно, оправдал себя выработанный нами тактический прием против «мессеров» и мы даже сбили два самолета, радости не чувствовалось. Неприятная тишина стояла на КП. Со взлетной полосы было слышно, как негромко переговариваются механики, осматривая машины, позвякивают гаечные ключи.
Мы переживали, беспокоились за Виктора. Жив ли он? А если жив, то что с ним? В каком он состоянии?
Я доложил на КП ВВС о результатах воздушного боя, потом спросил:
— Что с Годуновым? Мы видели, что его увезли на машине.
— Пока неизвестно, — ответили мне. — К нему поехал Радгауз. Как только прояснится что-нибудь, позвоним.
Поблагодарив, я положил трубку. Ребята, не сговариваясь, расположились около КП на солнышке, которое в это время греет так же, как в сентябре в России. Летчики помалкивали, щурились, нет-нет и посмотрят на выстроившиеся самолеты, а меж машин, подобно смертельной ране, зияет пустота в том месте, где должна находиться машина Годунова.
Часа через два — звонок с КП ВВС.
— Задание на вылет!
Получив приказ, я снова спросил о Годунове, но еще ничего не было известно.
Вылет прошел спокойно. За время нашего патрулирования не появилось ни одного самолета противника. Пришла смена, и мы вернулись. Подрулив к КП, около которого находилась стоянка моего самолета, я выключил мотор и крикнул Михаилу Викторовичу, который был у телефона:
— Что с Годуновым?
— Пока неизвестно… — понурив голову, сказал Кригин.
Привезли обед. Но было не до еды. Хлебнули по ложке супа, поковыряли вилками второе, выпили сок. Снова ребята расположились поблизости от КП.
Солнце стало клониться к закату, когда наконец раздался долгожданный звонок. Мы уж отчаялись узнать о состоянии Годунова сегодня. Я схватил трубку. Говорил Радгауз, советник врача ВВС.
— Откуда ты, Леонид?
— Из госпиталя.
— Как Годунов?
— Жив. Хотя очень слаб. Большая потеря крови. Двумя пулями перебита левая рука.
— Жить будет?
— Должен выжить… Вообще уму непостижимо, как при таком ранении он пришел в себя, смог управлять самолетом и даже посадить его! Надо обладать сверхчеловеческой волей. После подобного ранения по всем медицинским законам наступает шок. Только вмешательство врача может привести человека в себя. А Годунов очнулся и без всякой помощи нашел в себе силы выровнять и приземлить машину. Удивительно!
— Виктор, он такой! — ответил я Радгаузу и мимикой постарался объяснить столпившимся около меня ребятам, что, мол, выкарабкается Годунов.
— Такой не такой… Ближайшие сутки покажут, как пойдет дело. Переливание крови ему сделали. Как только будет транспортабелен, перевезем в Валенсию, — сказал Радгауз.
На этом разговор закончился. Нам оставалось ждать и надеяться, что дела пойдут хорошо.
Напряжение первых дней боев спало. Мы вылетали по нескольку раз на прикрытие наземных войск.
По вечерам, когда наставало время уезжать в городок, где мы квартировали, Михаил Викторович неизменно заставлял нас выезжать только в колонне, а в доме по ночам закрывал окна и строго следил за выполнением приказа.
Как-то после довольно нудного дня собрались ехать отдыхать. Одна из автомашин, на которых мы добирались с аэродрома до Альканьиса, почему-то забарахлила. Летчики, приговаривая, что в тесноте — не в обиде, расселись по другим машинам. И поехали в город. Минут через пятнадцать шофер устранил поломку и поспешил вслед за нами. Я уже говорил, что в Испании, как и везде на юге, быстро темнеет. Шофер въехал в Альканьис в густых сумерках. И тут его машину обстреляли одновременно с двух чердаков, пробили лобовое стекло, крышу и две покрышки.
Добровольцы дружины охраны порядка, состоящей из местных жителей, сразу же оцепили эти дома. Квартал прочесали на совесть, но ничего, кроме стреляных гильз, не обнаружили. После этого случая всякие шуточки по адресу бдительности Михаила Викторовича Кригина прекратились. Ребята сами и следили за одновременностью выезда машин с аэродрома, и окна на ночь запирали.
А через несколько дней мы убедились, что «пятая колонна» внимательно наблюдает за нами и всячески старается помочь своим хозяевам — франкистам расправиться с летчиками. Альканьис — тишайший городок, расположенный достаточно далеко от линии фронта, а враг вроде бы ни с того ни с сего принялся бомбить его по ночам. Причем бомбить не беспорядочно, а прицельно. На цель — дом, в котором мы жили, — их стали наводить разноцветными ракетами также агенты «пятой колонны». Они пускали их с разных сторон, а параболы их точнехонько вели к нашей гасиенде, как называли наш дом ребята, припомнив читанные в детстве романы о прериях и ковбоях.
Бомбы ложились поблизости. Нам приходилось вскакивать с постелей и бежать в подвал. Налет продолжался полчаса или несколько больше. Потом наступало затишье. Мы поднимались в комнаты, а через час снова слышалось прерывистое подвывание «юнкерса». Опять с разных сторон к нашему дому тянулись разноцветные ракеты. И так раза два-три за ночь. Противник, что называется, принялся за нас основательно. Будучи не в состоянии расправиться с нами в воздухе, он донимал нас на земле. По утрам мы, усталые от беспокойной ночи, отправлялись на аэродром. Совершали, как правило, по четыре-пять вылетов, вели бои, а затем ехали в Альканьис под бомбежку.
…В один из горячих дней около полудня мы возвратились после третьего боевого вылета. Два из них сопровождались тяжелыми боями. Сбили пару «фиатов», кое-кто нахватал порядочно пробоин.
Маленький Хосе, осмотрев наш «москас», широко и радостно улыбался:
— Спасибо, хефе! Ни одной дырки!
— Пожалуйста, Хосе! Рад стараться! — улыбнулся я и шутливо откозырял своему технику. Мы оба были очень довольны. Посмеиваясь, я взъерошил его черные волосы, а он похлопал меня по спине где-то между лопаткой и поясницей. Я твердо помнил трогательную просьбу своего техника — не привозить пробоин. Хосе остался у машины, чтоб дотошно, как обычно, проверить матчасть, проследить за заправкой и пополнением боекомплекта, а я пошел на КП.
