– Чертова проблема, – говорил он и доставал бутылку касторового масла.
Курс лечения требовал приема многочисленных маленьких доз этого отвратительного лекарства в течение трех дней после приступа. Так что он держал одну бутылку на борту судна, а другую дома. Он запивал ее виски или бренди, но чаще отдавал предпочтение последнему.
– Он охлаждает твой пыл, когда ты слишком торопишься, – говорил Эрнест.
Весной приезжал Джон Дос Пассос, а Сидни Франклин нанесла визит в середине июля. Несколько раз в вечернее время мы выходили половить тарпона вместе с Джимом Салливаном, хорошим другом Эрнеста с давних времен, который владел автомагазином в Ки-Уэст, а также с Кэнби и Эстер Чамберс, двумя забавными, но чуткими друзьями из Ки-Уэст. Кэнби писал прекрасные статьи для журнала, хотя серьезно переболел полиомиелитом. Эстер довелось работать в Красном Кресте в Европе, а сейчас она посвятила свою жизнь своему большому квакеру, который был замечательным шутником, хотя его жизнь проходила в инвалидном кресле. На нем Кэнби здорово передвигался.
– Закатывайте меня, – говорил он, и ближайший к нему мужчина придерживал его за ноги, пока Кэнби шел на руках. Таким способом он мог зайти на борт «Пилар» и усесться в одно из кресел для ловли на блесну.
Никогда нельзя было предсказать, что могло произойти на рыбалке в Гольфстриме, около рифов или в обходных каналах, если на капитанском мостике стоял Эрнест. В воскресенье, когда с нами на борту находился лейтенант Джексон, Эрнест совершил несколько прекрасных маневров. Лейтенант Джексон был комендантом базы подводных лодок, которая тогда славилась как судоремонтный завод. В Гольфстриме на его наживку клюнул дельфин, и он за минуты борьбы с ним потерял несколько фунтов веса. Это был самец дельфина, с выступающим лбом, как на карикатуре вашингтонского бюрократа, и он весил более сорока фунтов, как мы узнали уже на берегу, спустя несколько часов. С самого начала лейтенант знал о том, что клюнула рыба, равная по силе человеку, а может, и больше. Через двадцать минут борьбы он часто и тяжело дышал, переживал и чуть не выпадал из кресла.
Всегда с интересом относясь к борьбе, Эрнест решил вмешаться.
– Судно идет вам на помощь, лейтенант. Судно будет двигаться навстречу рыбе, так что она пойдет прямо в ваши руки.
– Эрнест, вам следует взять удочку. Она собирается…
– Чушь. Изматывайте ее из стороны в сторону, еще и еще.
– Но говорю вам, у меня уже нет сил.
– Нет, еще хватит. Вы вытащите ее, если продержитесь еще несколько минут. Смотрите, сейчас она облегчает нам задачу.
Эрнест, мастерски обманывая лейтенанта, заставлял его почувствовать, что все сейчас закончится, хотя на самом деле еще требовалось некоторое время. Несколько минут спустя мы подошли с одного бока настолько точно и сбросили газ так удачно, что я всадил острогу в большого дельфина скорее случайно, чем за счет своего умения. Он был почти шесть футов в длину, довольно молодой и в прекрасной физической форме.
В тот день мы поймали восемь дельфинов, каждый не менее двадцати пяти фунтов, а также девять пеламид, несколько барракуд и скумбрий. Семь рыб-парусников мы упустили, ведь гости не были знакомы с техникой лова на ослабленную леску.
На обратном пути домой Эрнест был болтлив после скотча, но ощутил, что необычное чувство тоски стало зарождаться в нем. Что-то действительно съедало его, и ему нужно было вырвать это из своей души. Он любил все до определенного момента, а потом это переставало представлять для него что-либо хорошее уже навсегда. В нем сидело давнее стремление поехать в Африку, и он начал понимать, как мало он заботился о том, что было для него так важно всего лишь несколько часов назад. Я делал много пометок в своем блокноте в те дни, поэтому я могу сейчас воспроизвести те события.
– Послушай, Барон, – начал он, – в течение последних нескольких месяцев мы узнали многое о рыбе-парус-ник. Нам их ловить гораздо легче, когда мы ловим на блесну, двигаясь в западном направлении. Это потому, что они идут в этом направлении. А вокруг этих районов, – он указал три области на морской карте, – у нас клюет постоянно. Здесь все дело в рельефе дна, а не в течении, поскольку мы и так в нем находимся. Ты не можешь ловить рыбу в океане вслепую, как ты делал это в горном ручье. Я думаю, что рыба движется в западном направлении, чтобы пройти через Гольфстрим между маяком Ребекки и Тортугасом. Тем же путем танкеры идут в Тампико. За это лето мы поймали больше, чем прошлой зимой все профессионалы из знаменитой рыболовецкой компании Флориды. Сейчас у рыб лучшие условия для кормежки, и мы уже начали формироваться как экипаж настоящей рыболовецкой машины. – Эрнест похлопал по борту «Пилар».
– Машина что надо, – согласился я, – я лишь надеюсь, ты не разочаруешься в экипаже или придумаешь еще какое-нибудь занятие по душе.
– Я никогда в тебе не разочаруюсь, Барон, потому что ты энергичный и тебе наплевать на трудности. Но почти все это чушь собачья по сравнению с Африкой. Лишь там я понял, что мне нужно.
– Когда подцепил дизентерию, – съязвил я.
– Черт с ней, с дизентерией. У меня только одна жизнь, и, ради Христа, я хочу побывать там, где мне интересно. Я не ощущаю никакой романтики на Американском континенте. Он меня нисколько не вдохновляет. Сейчас я просто хочу сколотить достаточно денег, чтобы вернуться в Африку. Я упорно работал, написал несколько хороших рассказов и буду продолжать заниматься этим, хотя на прошлой неделе у меня все из рук валилось. Но сейчас я могу говорить об этом в прошедшем времени. Сейчас я прихожу в норму, и писатель во мне еще как будто не умер.
– Может, тебе взять на борт Гертруду Стайн? Она покажет тебе, как управляться с делами, – подшутил я над ним.
– Ну конечно, – рассмеялся он, – уж порядочек будет отменный. – Он замолчал на мгновение, затем продолжил: – Я действительно учился у этой женщины. И в то же время я учился у Джойса и Эзры. Гертруда была прекрасной женщиной, пока у нее не появились эти странности. До этого она была чертовски хороша. Но потом она начала думать, что любой хороший человек странен сам по себе. С этого момента она изменилась в худшую сторону и убедила себя в том, что человек со странностями непременно должен быть хорошим. Но пока с ней не случилось этого помешательства, я многому научился у нее. – Эрнест сделал большой глоток. – У Андерсона я тоже кое-чему учился, но непродолжительное время. А Лоренс показал мне, как описывать ландшафт.
На минуту Эрнест замолчал, вслушиваясь в рокот двигателей и наблюдая за поверхностью воды. Затем он произнес:
– Но боже, книга, которую Стайн издала в прошлом году, полна злобного вздора. Я всегда был к ней чертовски терпеливым, до тех пор пока не получил пинка под зад. Ты думаешь, она действительно верит в то, что научила меня, как нужно писать те названия глав для книги «В наше время»? Она считает, что она или Андерсон показали мне, как надо писать первую и последнюю главы романа «Прощай, оружие!». Или книга «Холмы, подобные белым слонам», или описание фиесты в «И восходит солнце»? Вот черт. Конечно же я обсуждал с ней книгу. Но это было через год после того, как я ее написал. Я ее даже не видел с 21 июля, когда я начал писать, по 6 сентября, когда работа была завершена. Но что меня действительно взбесило, это когда она дала мне понять, что я хрупкий. Черт побери, если когда-то за свою жизнь я и ломал свои кости, так это было во время ранения, или тот перелом руки на западе Штатов, когда перевернулся «форд». А эти шрамы оттого, что врачам пришлось вырезать разорванную плоть. Хирургу было необходимо подпилить концы костей, чтобы сложить их вместе. Без сомнения, старина Гертруда не понимает, что такое хрупкая натура.
