На минуту Эрнест замолчал, вслушиваясь в рокот двигателей и наблюдая за поверхностью воды. Затем он произнес:
– Но боже, книга, которую Стайн издала в прошлом году, полна злобного вздора. Я всегда был к ней чертовски терпеливым, до тех пор пока не получил пинка под зад. Ты думаешь, она действительно верит в то, что научила меня, как нужно писать те названия глав для книги «В наше время»? Она считает, что она или Андерсон показали мне, как надо писать первую и последнюю главы романа «Прощай, оружие!». Или книга «Холмы, подобные белым слонам», или описание фиесты в «И восходит солнце»? Вот черт. Конечно же я обсуждал с ней книгу. Но это было через год после того, как я ее написал. Я ее даже не видел с 21 июля, когда я начал писать, по 6 сентября, когда работа была завершена. Но что меня действительно взбесило, это когда она дала мне понять, что я хрупкий. Черт побери, если когда-то за свою жизнь я и ломал свои кости, так это было во время ранения, или тот перелом руки на западе Штатов, когда перевернулся «форд». А эти шрамы оттого, что врачам пришлось вырезать разорванную плоть. Хирургу было необходимо подпилить концы костей, чтобы сложить их вместе. Без сомнения, старина Гертруда не понимает, что такое хрупкая натура.
Последовала еще одна непродолжительная пауза. Потом он добавил:
– И в довершение всего она назвала меня трусом. Но ты знаешь… Я все равно оставался терпимым и добрым, даже после того, как она перестала быть мне другом. Ты мог бы сказать, что тот прошлый год не был для меня самым счастливым из-за Стайн и Макса Истмена из издания «Нью репаблик». Но во всяком случае, я писал хорошо. Даже не знаю. Может быть, это частично привело к тому, что сейчас Африка для меня кажется чертовски привлекательной.
Эрнест громыхнул кубиками льда в своем пустом стакане:
– Ты не приготовишь мне еще выпивки, Барон?
Как-то утром того лета Эрнест поздно пришел на борт судна. Его сопровождал крупный, серьезного вида молодой мужчина, с осторожностью оглядывавшийся вокруг.
– Сегодня никакой рыбалки, Барон, – сказал мне Эрнест. – К тому времени, когда мы достигнем Гольфстрима, поднимется сильный ветер.
Не было заметно, что это его расстроило. Он почему-то ухмылялся.
– Познакомься с новым товарищем по плаванию, это Арнольд Самуэлсон. А это мой младший брат.
Арнольд будет жить на борту, – продолжал Эрнест, – он пришел сюда учиться писательскому искусству. А сейчас, ради бога, наведите порядок на судне, а не то я вас обоих вышвырну отсюда.
Арнольд приехал сюда на попутных машинах, чтобы расспросить Эрнеста об особенностях профессии писателя. Я узнал, что он несколько лет проучился в государственном университете на Среднем Западе, работал на уборке урожая и в газете, прежде чем добрался до Ки-Уэст. Он решил, что его жизненный опыт позволит ему хорошо писать, и если кто и может поделиться с ним полезной информацией, так это Эрнест. За все годы писательского творчества к Эрнесту никогда не приходил незнакомец и не говорил настолько многословно:
– Вы знаете, как это делать, а как насчет того, чтобы показать мне?
Арнольд был настолько искренним, что Эрнест не нашел ничего против его пребывания на борту. Полин была в восторге от него, потому что он был таким добродушным.
Так что он стал единственным признанным учеником Эрнеста. За свою игру на скрипке Арнольд быстро получил прозвище Маэстро.
Арнольд имел определенную популярность как вдохновитель комичных, но все же полезных советов молодым писателям, которые Эрнест опубликовал на следующий год в «Эсквайре» под заголовком «Монолог с Маэстро». Раньше Маэстро никогда не был на борту судна, но за шесть месяцев, проведенных на «Пилар», он узнал достаточно о писательском творчестве, чтобы публиковать статьи о рыбалке с Эрнестом.
В первую неделю пребывания Арнольда Эрнест хотел понаблюдать за его действиями и оценить, какую ценность он представляет собой как палубный матрос. Так что мы продолжили рыбалку. Но после первых двух дней Арнольд сильно обгорел на солнце, как это случилось с нами несколько месяцев назад.
– Пойдемте-ка в дом, джентльмены, – сказал Эрнест на следующий день, – мы немного отдохнем от солнца и немного побоксируем. Нет ничего лучше, чтобы поддержать свою форму для рыбалки.
Когда мы пришли, Чарльз Томпсон был уже там. Мы прошли на теневую сторону дома и постоянно меняли партнеров по тренировке, чтобы каждый мог попробовать силы с каждым. Арнольд был очень сильным, но его реакция была недостаточно быстрой, чтобы увернуться от серии хитрых ударов. Чарльз, как и Эл, двигался быстро, а у Эрнеста была не только быстрота удара и сила, но и хитрость.
– Давай, вперед! Шевели руками! – С кем бы из нас Эрнест ни боксировал, он был полон советов, предостережений. – Ну давай же, ударь меня! Посмотрим, сможешь ли ты!
Я сделал движение вперед и нанес прямой удар. Но мгновенно последовал ответ с правой такой силы, что в глазах все поплыло.
– Это для того, чтобы отучить тебя бить со всей дури. И прекрати улыбаться. Не надо строить из себя шута, когда боксируешь. Нужно быть хорошим противником. Держи левую руку повыше!
Чарльз не уступал Эрнесту в быстроте реакции, но его удары были значительно слабее. Мы провели несколько дней прекрасных состязаний, боксируя после полудня, пока Арнольд снова стал готов к выходу на солнце.
Перчатки всегда были скользкими от пота. Поэтому в конце нашего мероприятия возникали трудности со шнуровкой, а все, как правило, были в перчатках. После того как мы все уже были изрядно измотаны, Эрнест вел нас наверх в душ. Возможно, это нарушало порядок в доме, но, несомненно, освежало и восстанавливало силы.
Летнее солнце палило неистово, и экипажу «Пилар» было приказано не снимать одежды днем во время похода к Гольфстриму. Ты мог носить все, что угодно, лишь бы руки и ноги были закрыты. А Эрнест следил за тем, чтобы уже в первые минуты после отправления лица были тщательно смазаны мазью на основе оксида цинка.
– Это делается вот так, – говорил Эрнест и размазывал пальцем белую мазь по своему носу и вокруг рта.
Это было лучшим средством от загара. Вид Эрнеста во всем его макияже на фоне черной палубы «Пилар», без сомнения, вызвал бы шок у любого незнакомца. И хотя этим мерам предосторожности мы следовали ежедневно, чувствительная кожа на носу Эрнеста продолжала обгорать. У него была большая склонность к загару, чем у остальных членов команды. Возможно, отчасти это было из-за того, что он время от времени отправлял нас посидеть в тени, а сам продолжал оставаться на солнцепеке. Или он посвящал рыбалке слишком много времени, так что кожа на его носу не успевала заживать.
