В. К. Однако, насколько я понимаю, сказать правду и о крестьянстве тоже было делом нелегким. Деревня в двадцатом веке стала объектом непримиримых разногласий.
Ф. Б. Да, для одних она была хранителем традиций, примером труженичества и нравственной высоты, для других – неуправляемой разумом мелкобуржуазной стихией, миром жадных скопидомов, пьяниц, лентяев, неумельцев.
В 20-е и 30-е годы в спорах участвовали многие известные литераторы. Один из хлестких фельетонов Демьяна Бедного, где он лихо прошелся по русской старине, заканчивался словами: «Слезай, деревенщина, с печки!» Правда, после критических замечаний он пожалеет об этом, скажет покаянное слово – «Перекричал…».
В. К. Не случайно, конечно, в 1930 году третья книга «Тихого Дона», где было описано Верхнедонское восстание как ответ на «перегибы» по отношению к казачеству, перекрестилась с замыслом «Поднятой целины» – тоже писательской реакцией на «перегибы». Теперь уже в ходе коллективизации, по отношению к крестьянам…
Ф. Б. Шолохов, обратившись к Горькому в 1931 году с просьбой прочитать рукопись третьей книги, разъяснил свою позицию: «Думается мне, Алексей Максимович, что вопрос об отношении к среднему крестьянству еще долго будет стоять и перед нами, и перед коммунистами тех стран, какие пойдут дорогой нашей революции. Прошлогодняя история с коллективизацией и перегибами, в какой-то мере аналогичными перегибам 1919 г., подтверждает это. Вот своевременно ли писать об этих вещах? У Вас неизмеримо шире кругозор, и мне хотелось бы получить от Вас ответ на все эти вопросы».
В данном случае кругозор Шолохова оказался неизмеримо шире.
Да и его письма к Сталину о положении дел в ходе и после коллективизации были криком души гражданина страны, озабоченного судьбой голодающих землеробов, что не очень-то тревожило некоторых правителей.
В. К. У «Тихого Дона» ведь очень непростая судьба. А сегодня Шолохова изображают чуть ли не придворным писателем.
Ф. Б. От недоброй пристрастности он страдал всю жизнь. Вот пишет Е. Левицкой 2 апреля 1930 года, какую блокаду объявили третьей книге романа: она не будет напечатана, если автор не согласится сделать Григория большевиком и не примет другие изменения текста. Шолохов категорически отверг такой произвол.
2 декабря того же года сообщает о письме, которое получил от редактора журнала «Октябрь» Ф. Панферова – опять по этому поводу: «6 часть (исправленная) не удовлетворила некоторых членов редколлегии „Октября“, те решительно запротестовали против печатания, и 6 часть пошла в культпроп ЦК. Час от часу не легче, и таким образом три года. Даже грустно становится…»
Роман, как видно, хотели подогнать под ту мерку, какую обозначила написанная тогда Панферовым третья книга «Брусков» – «Твердой поступью». Ее Шолохов активно не принимал, говорил, что так нельзя писать о нашем крестьянстве. Надуманные сцены, искусственные образы…
А вот образец критики в адрес Шолохова – из сборника, выпущенного в 1931 году: у героев «Тихого Дона» «простое, до примитива, до животности, отношение к действительности, пол и жратва с выпивкой – для них основные стимулы существования». Ну а сам автор еще и в том виноват, что «не обрушил на этот быт всю тяжкую силу классово-пролетарского отрицания», «оказался покоренным этим гиблым бытом».
Некий Н. Янчевский, выступавший как историк донского казачества, осудил все: эпиграфы, пейзаж, старинные песни в романе, язык. Это, дескать, порождение отжившего базиса. Окончательная резолюция такая: «Тихий Дон» – произведение чуждое и враждебное пролетариату».
Очень видный литературный критик В. Ермилов, когда была опубликована финальная часть романа, отказал Григорию в праве на трагедию, предоставив ему трагикомическую роль.
А сколько «разносили» писателя за то, что он якобы героизировал белый стан, особенно Корнилова, Каледина, Чернецова, и приземлил красных!
В. К. Теперь «разносят» за прямо противоположное.
Ф. Б. Я не допускаю даже малейшей мысли о конъюнктуре, о каком-то политическом и идеологическом приспособленчестве Шолохова. Ложь это! Лгут, как видим, и тогда, когда пытаются изобразить его жизнь и творческую судьбу, с первых шагов в литературе, как сплошную удачливость, гладкость, безмятежность. Вот уж чего не было!
И отношения со Сталиным нельзя упрощать – ни в какую сторону. Было, что именно вождь дал дорогу острейшей третьей книге «Тихого Дона»; по его же инициативе, надо полагать, роману присуждена Сталинская премия Первой степени. Но были и смелые, на грани риска, письма Шолохова вождю о недопустимой жестокости во время коллективизации, о голоде в 1933 году; чудом уцелел он и в 37-м…
Ничего нельзя упрощать и примитивизировать в этой сложной судьбе, в этом выдающемся человеке! Шолохова же все время норовят изобразить неким простоватым «Мишей с Пресни».
В. К. Каковы же, в вашем представлении, главные уроки, следующие из шолоховского изображения Гражданской войны?
Ф. Б. Шолохов любил родной народ, осознавал значимость его роли в истории, высокие нравственные качества. Но не закрывал глаза и на то, что наши соотечественники слишком доверчивы по отношению к тем, кто стремится во что бы то ни стало «володеть и княжить» (а на деле оказываются «дурастыми» насильниками), слишком безропотен и безволен в решении своей судьбы. Основательный упрек высказывает фронтовик Михаил Кошевой, когда видит бесконечную уступчивость народа: «Кровью весь изойдет, тогда поймет, за что его по голове гвоздют!»
Как известно, гвоздили и после. Гвоздят и теперь.
Пропитанные кровью страницы романа обращены к нашим дням обвального распада страны. Кипит борьба партий и движений, как в семнадцатом году. Громыхают залпы по своим людям. Встал вопрос: за кем идти? Где конец той ухабистой дороги, уже устланной многими жертвами?
Шолохов как бы держит слово перед поколением конца двадцатого века и призывает: спасайте Родину от расчленения, междуусобицы и распрей! Объединяйтесь только вокруг истинных, несгибаемых патриотов, не давайте политиканам делить вас на «белых» и «красных»! Это уже приводило к тому, что соотечественники по-первобытному рубили друг друга. Не дозволяйте всяким зазывалам приглашать извне «миротворцев», особенно в вооруженной форме, как это пытались делать некоторые генералы, «спасая Россию». Берите собственную судьбу в свои руки, чтобы не горевать потом, как это случилось с Григорием Мелеховым: «Спутали нас ученые люди… Господа спутали! Стреножили жизню и нашими руками вершают свои дела». Опасайтесь ретивых перестройщиков и реформаторов всего и вся, сокращающих ваши дни, изматывающих души, ибо «коротка человеческая жизнь и не много всем нам суждено истоптать травы…»
