Обменяли хулигана На Луиса Корвалана. Где найти такую б…дь, Чтобы Брежнева сменять?
Это все, что я тогда знал о Чили. И в Америке узнал не намного больше. Писали, что Пиночет был диктатором, но сумел навести порядок и страна стала процветать. Поехать туда было заманчиво. Я был уверен, что Илизаров согласится. Но президентом Чили тогда все еще был Пиночет, и советским людям ездить туда не рекомендовалось; а Илизаров был к тому же народным депутатом. Пару недель шли по телефону переговоры. Гавриил первым делом спросил:
— Сколько заплатят?
Я задал этот вопрос Энрике, тот позвонил в Сантьяго и ответил:
— Тысячу долларов.
Илизаров возмутился:
— Скажи им, что в такую даль я за тысячу не полечу.
Энрике опять звонил в Сантьяго. Сговорились, что ему заплатят три тысячи и одну тысячу мне, обещали первый класс, лучшую гостиницу и автомобиль. Опять я звонил Гавриилу. На этот раз он согласился, и мы условились, что он прилетит в Нью-Йорк, с 18 по 24 ноября мы пробудем в Чили и опять вернемся в Нью-Йорк. Френкель просил, чтобы Илизаров провел консультации некоторых наших сложных больных и занятия с докторами.
Среди тех больных, которых мы с Виктором намечали проконсультировать с Илизаровым, был наш карлик Гизай. Уже более года продолжалось его лечение, он давно выписался из госпиталя, но родители часто звонили и привозили его с разными жалобами. Они апеллировали ко мне, но это был частный больной Виктора, и я показывал его ему. Виктор всегда успокаивал родителей:
— Все будет о'кей, надо ждать, когда окрепнут удлиненные кости.
— Все будет о'кей? — переспрашивали они.
— Все будет о'кей.
Мы удлинили его ноги на пятнадцать сантиметров. Отчасти это делалось по настоянию матери, но отчасти и потому, что Виктор наобещал родителям слишком много и не хотел от этого отступать. Если бы он тогда отбросил свое врачебное иго, мы остановили бы удлинение раньше, и мальчик был бы уже здоров. Но как я и предвидел, пятнадцать сантиметров было слишком много для слабых тканей Гизая. Теперь на ногах у него давно лежали гипсовые повязки, уплотнение удлиненных костей шло медленно и сильно болели мышцы. Виктор не знал, что делать, и я тоже. Он решил показать мальчика Илизарову. Родители, конечно, ухватились за эту спасительную идею.
Гавриил остановился у нас и с интересом рассматривал книги из моей новой библиотеки.
— А эта о чем? А эта? А тут про что?..
Особенно его заинтересовал толстый, богато иллюстрированный том «Новой еврейской энциклопедии». Ирина уселась с ним на диване — переводить. Гавриил слушал внимательно и время от времени просил уточнить, о чем идет речь. Он вырос в еврейской среде на Кавказе, его дед был религиозным. Но у Гавриила было очень тяжелое и бедное детство: с семи лет он вынужден был работать, помогая матери растить пятерых его братьев и сестер. До одиннадцати лет он не ходил в школу, потому что у него не было времени и… сапог. Потом он надолго откололся от семьи на время учебы, стал первым среди татов доктором, а попав в Курган, забрал всю семью к себе. Всю жизнь ему было не до чтения Библии, да и вообще в Советском Союзе книг на религиозные темы не издавали. Может быть, впервые в жизни этот старый и знаменитый ученый слушал глубоко поучительные предания своего народа. Ирина уже устала читать и переводить, а он просил еще и еще. Она попробовала перелистать несколько страниц, но Гавриил вернул ее к прежней.
— Как вам все интересно, Гавриил Абрамович!
— А я очень любознательный, — просто, даже наивно ответил он.
Выручило Ирину только то, что нужно было подавать обед перед отъездом в аэропорт. За нами должна была прийти машина, которую я заказал из транспортной фирмы. Но машины все не было. Я недоумевал, Гавриил нервничал:
— Ну, где же она, твоя машина? Так мы опоздаем на самолет!
Подождав еще, я позвонил в контору. Оказалось, что машина застряла в пробке. Гавриил занервничал еще больше:
— Ну, вот, я говорил, что опоздаем.
— Не опоздаем. Возьмем такси.
Мы торопливо вышли на улицу, и я стал ловить такси. Все машины проезжали мимо.
— Вот видишь, надо было выходить раньше. Что будем делать, если опоздаем?
— Да не опоздаем мы, нам полагается приехать в аэропорт за два часа, а мы в худшем случае приедем за час.
— А если опоздаем?
Наконец остановилась машина. Прислушавшись к нашей беседе, шофер заговорил с нами по-русски. Оказалось — иммигрант из Одессы, где был инженером, а здесь работал водителем, потом купил себе такси, это его машина.
— А вы, извиняюсь, в Нью-Йорке по делам? — спросил он.
— Вы о хирурге Илизарове слышали?
— Это который Брумеля лечил? Конечно, слышал! Кто ж об Илизарове не слышал? Самый знаменитый в Союзе доктор!
— Вот вы его сейчас и везете.
— Кого — самого Илизарова?
Гавриил улыбался в усы. Шофер не мог поверить:
— А вы не шутите?
— Не шучу. Могу доказать. Гавриил, дай мне твое депутатское удостоверение.
Я показал красную книжечку шоферу:
— Смотрите — фамилия Илизаров и подпись самого Горбачева.
Как же он был обрадован! Всю дорогу приговаривал:
— Ну, это надо же — в Нью-Йорке везти самого Илизарова!
Когда я стал расплачиваться, он наотрез отказался брать деньги:
— С Илизарова не возьму. Ни за что! Вот если бы профессор дал мне автограф, а то ведь никто не поверит…
Гавриил, разумеется, расписался ему на память.
На все конференции и конгрессы Гавриил возил в отдельном тяжелом чемодане-«дипломате» все свои слайды, и не отставлял его от себя ни на шаг. Он дорожил им, и основная его забота была, чтобы ничего не случилось с этим чемоданом. Слайдов было несколько сотен, некоторые из них заложены в старые стеклянные пластинки, что и утяжеляло чемодан. Гавриил часто и нервозно повторял:
— В этих слайдах вся моя жизнь собрана.
Действительно, слайды были с конца 1950-х годов и до последнего времени.
На этот раз он поручил заботу о чемодане мне — знак большого доверия.
Полет в Сантьяго — двенадцать часов, мы пролетели с севера на юг большую часть земного шара, пересекли экватор, летели вдоль гор Анд. И хотя большую часть времени спали, но все равно прилетели усталые. Ноги Гавриила отекли, и он шел прихрамывая.
В Сантьяго в аэропорту нас встречали напыщенный, как всегда, Энрике Эргас и доктор Либман — хозяин госпиталя и устроитель конференции, пожилой еврей, немного говоривший по-английски. Гавриил сказал:
— Спроси его, как это так — в Чили, а фамилия еврейская? И похож на еврея.
Оказалось, что в Сантьяго довольно большая еврейская колония: они иммигрировали туда из Югославии во время двух мировых войн. За годы в новом окружении они приспособились к жизни в Чили, как только евреи умеют приспосабливаться в любой стране. Теперь их язык был испанский, хотя они сохранили традиции, построили синагоги.
