Он постучал. Погасив свет, Глаша подошла к окну, отвернула светомаскировку и, узнав его, пошла открывать.
Уже в комнате он увидел на Глаше гайтан с крестом.
— Как с пропуском? — спросил он.
— Комиссар заявление принял, сто марок тоже. Обещал завтра...
— Не спрашивал, почему вы хотите ехать именно в Балаклею?
— Спрашивал. Я ему показала письмо от тетки Раисы. Он прочел, говорит: «фронт близко!» А я ему на стол сто марок и, как вы меня учили, обещала двести. Черт с тобой, говорит, попадешь к русским — проторгуешься!
— Поздравляю, Глаша, с успехом. Вот вам тысяча марок на мануфактуру. Купите три-четыре отреза. В Балаклее можете их продать и деньги использовать по своему усмотрению. Жить-то вам нужно. Молитвы переписали?
Глаша достала из-под матраса книжицу:
— Вот. Не очень разборчиво, как умею...
Николай перелистал страницы, исписанные угловатым детским почерком Глаши, и остался доволен.
— Между строк я впишу подробную информацию. Вы должны сообщить офицеру разведки, которому передадите эту книжицу из рук в руки, что проявить тайнопись можно десятипроцентным раствором хлорного железа. Повторите, Глаша.
— Проявить тайнопись можно десятипроцентным раствором хлорного железа...
— Хотя нет. Хлорного железа может под рукой не оказаться или спутают его с хлористым... Лучше я дам вам с собой флакончик с раствором и справку из поликлиники, что вы страдаете кровотечениями из носа. Понимаете, Глаша, раствор железа будет у вас как кровоостанавливающее средство.
— Понимаю.
— Но кроме тех сведений, которые будут в этой книжке, вы должны выучить наизусть цифры, я вам написал... — Николай вытащил из внутреннего кармана узкую ленту бумаги, испещренную четырехзначными цифрами. — Вот, Глаша. Вам придется хорошо запомнить эти цифры, а запись сжечь...
— О господи! — она всплеснула руками. — Все, все?
— Все, все. Их не так много. Здесь очень важные сведения о системе немецкой обороны Одессы с суши, моря и воздуха.
— Я буду стараться...
— Завтра я приду в это же время. Постарайтесь выучить к завтрашнему дню хотя бы половину.
— Буду стараться. Если бы слова, а то цифры... Знаете, как трудно? — сказала она.
— Знаю, Глаша, но прошу вас. Очень прошу.
— Буду учить всю ночь...
— Зачем же ночь?
— А утром дел сколько? Пропуск дают, я вам не сказала, если на руках справка, что сдал одну пару шерстяных носков и перчаток. Тут мне одна женщина обещала, она сама вяжет. Потом в полицию. Бог их знает, сколько они там будут марьяжить. А мануфактуру купить? Думаете, это так просто?! Ого, сколько побегаешь...
— Я уверен, Глаша, что вы управитесь. Времени у нас мало, давайте обсудим несколько вариантов перехода линии фронта.
Николай Артурович достал карту и расстелил на столе...
В это же время далеко от Одессы, в одном из городов, освобожденных от гитлеровских захватчиков, в тесном кабинете два человека — майор Полуда и капитан Лесников — склонились над картой-двухверсткой, расстеленной на столе.
— Район выброски мы обсудили с летчиком Рожновым, — докладывал капитан. — Пришли к заключению, что лучше всего здесь, — он показал по карте, — в районе сел Мостовое — Ляхово. Дальше Бурзи будет добираться пешком вдоль Николаевского шоссе. Лиманы, в связи с их усиленной охраной, он обойдет с севера. В случае задержания патрулем Бурзи рассказывает легенду: он работал на рытье окопов под Мелитополем. Вот, Герасим Остапович, командировочное удостоверение с отметкой оккупационных властей... — Капитан достал из папки бумагу и положил перед Полудой.
Майор внимательно прочел документ, через лупу осмотрел печать и штамп, близко поднес к настольной лампе и проверил на просвет, затем молча вернул капитану.
— По легенде, Бурзи работал на земляных работах под Мелитополем и теперь пробирается в Одессу, куда, по имеющимся у него сведениям, эвакуировались из Херсона его жена и родители. Вот паспорт Бурзи с пропиской херсонской полиции и отметкой о трудовой повинности. — Он передал документ майору.
Прихлебывая давно остывший чаи, Полуда перелистал паспорт, задержался на штампе прописки, но документ не вызывал подозрений.
— Письма? — спросил он.
— Вот письмо от жены Бурзи, Тамары, в котором она пишет об эвакуации из Херсона. Вот письмо от родителей. Конверты с печатью мелитопольского отдела связи и штампом немецкой военной цензуры. Вот фотография, где снят Бурзи, он опирается на лопату... Рядом с ним немецкий сержант. На заднем плане панорама Мелитополя...
— Когда вы наметили переброску?
— В ночь на первое января. Встреча Нового года, праздничное настроение, внимание ослаблено...
— Новый год несет гитлеровцам новые поражения. Фронт прорван. Грабьармия откатывается на запад. Какой же тут праздник? Кроме того, жизнь иной раз вносит поправки даже в хорошо продуманный план...
Майор задумался. Его лицо исказила гримаса боли — воспаление тройничного нерва, результат контузии, — но глаза спокойны и сосредоточенны.
— Наконец-то прояснилось молчание Гефта, — сказал он после паузы. — Оставленный ему на связь Яков Вагин эвакуировался из Одессы с последним транспортом. Только вчера получены сведения... В каком трудном положении оказался Гефт... Ни разу за эти полгода не вышли в эфир Шульгина и Красноперов. Что это, провал? Или потеря рации? Словом, откладывать заброску Бурзи до первого января, думается, не следует...
— Есть еще одна причина... — замялся капитан.
— Почему же вы молчите?
— Видите ли, Герасим Остапович, только три дня, как Бурзи вернулся из Херсона. Пять месяцев человек находился на краю пропасти...
Капитан Лесников года не доучился на филологическом: помешала война. Но думал он и говорил приподнятыми литературными образами, считая втайне майора Полуду службистом и человеком сухим, бездушным.
— Задание, как вы знаете, — продолжал капитан, — Бурзи выполнил. Наладил связь, привез обширную информацию. Но человек устал. Поизносились нервы... Надо же ему дать хотя бы две недели отдыха...
— А что Бурзи думает сам?
— Я у него не спрашивал...
— Он сам настаивал на двухнедельном отдыхе?
— Нет. Бурзи — человек скромный и никаких условий не ставил...
— Где он остановился?
— В гостинице. Сейчас Бурзи здесь, у меня. В гостинице нет света, он читает...
— Что читает?
— Томик стихов Константина Симонова. Говорит, что за эти пять месяцев отстал на столетие...
— Вот что, Владимир Семенович, пригласите-ка вы Бурзи ко мне. Но о нашем разговоре ни слова!..
Лесников вышел из кабинета и вскоре вернулся с Бурзи.
Полуда пошел к нему навстречу, тепло поздоровался и, усадив на диван, сел рядом:
