Все знали, что князь так и не добился от короля права передавать полученные им владения по наследству. Собственно говоря, Курбский и полученным владел по недоразумению, вопреки воле сената. Имений в Литве король вообще не имел права давать иностранцам, польские же имения у князя могли в любой момент отнять. Да и дохода они, хотя Ковельская область была богатейшей, приносить не могли, если бы князь соблюдал права землян, мещан и евреев: все промыслы, вся торговля да и большая часть земли на Ковельщине находились в их, а не в княжеских руках.
Понятно, что Курбский не пожелал смириться с таким положением и владел землей по московским обычаям, присваивая себе все, что считал нужным присвоить.
Оттого в последнее время и были забыты заслуги князя перед Польшей в завоеваниях Полоцка и Великих Лук.
Оттого и пошатнулось при дворе уважение к князю.
Оттого и сам Курбский решился на брак с нынешней своей супругой Марьей Юрьевной.
Мария Юрьевна прожила бурную и веселую жизнь. В первом браке она была за князем Монтолтом, от которого имела двух взрослых сыновей, во втором — за кастеляном луцким Михаилом Козинским, с которым прижила дочь Варвару, ныне княгиню Збаражскую.
Злые языки пошучивали, что Марья Юрьевна пережила двух мужей не случайно. Оба-де стали жертвами ее любовного темперамента и вздорного характера. Семья Голшанских вообще славилась умением заводить дрязги. Вся Литва хохотала над военными действиями Марьи Юрьевны и ее родной сестры Анны Млынской: грабили друг друга на больших дорогах и втягивали в ссоры своих мужей.
Но Марья Юрьевна была богатая невеста…
Стареющая княгиня без ума влюбилась в князя. При заключении брака она записала на Курбского почти все свои имения. Дочери она не оставила ничего, а взрослым сыновьям оставила только одно село в Литве.
Обескураженные дети возроптали на мать, а князя Курбского грозились убить.
Поэтому, между прочим, вокруг дома в Туренске, где шли торжества по случаю дня рождения Курбского, стояла надежная стража.
Марья Юрьевна на этом празднике сияла. Увядающая красавица старалась неотлучно находиться около Курбского.
Все празднество было затеяно ради серьезных разговоров с литовскими друзьями о положении, возникшем в связи со смертью Сигизмунда-Августа, Марья же Юрьевна капризно требовала увеселений и старательно мешала мужчинам уединиться.
Сердце Курбского тоскливо сжималось при воспоминании о жене и сыне, покинутых на Руси. Царь казнил обоих, не дав уехать. Да, та, русская, первая, была настоящей женой, а эта…
Воспоминание о казненных усиливало тревогу, вызываемую слухами о том, что литовские паны думают теперь пригласить на королевский престол царя Ивана.
Надо было отговорить друзей от подобной безумной затеи.
Восшествие на престол Ивана или кого-либо из сыновей его ничего доброго князю Курбскому не сулило.
Мешкать не следовало!
А Марья Юрьевна знай себе заливалась хохотом и поводила толстыми плечами!
Наконец Курбский сумел удалиться в дальние покои с князем Острожским, с князем Сангушко, Александром Полубенским, когда-то разбитым им в Ливонии, и бывшим ливонским канцлером Воловичем.
Сидели на широких турецких диванах, пили, говорили о своих охотах, о достоинствах дамасской стали, о паратости борзой суки Романа Сангушко, единственной из всей своры не «сломавшей ног» при последней лисьей травле, спорили о голосах гончих.
Курбский усмехнулся.
— Я удивляюсь, панове, что такие опытные охотники, как вы, хотите дать провести себя больному волку!
Волович поднял коротенькие брови, словно не понимая намека. Сангушко, неопределенно усмехаясь, рассматривал на свет хрустальный кубок с рубиновым вином. Острожский переглянулся с Полубенским и вздохнул.
— Что вы поднимаете брови, пан канцлер? Вы прекрасно знаете, о чем я хочу сказать! Я говорю о желании некоторых моих друзей пригласить на королевский престол выжившего из ума больного распутника Ивана! — почти прокричал Курбский.
— А! — протянул Волович.
— Не горячись, князь Андрей! — миролюбиво промолвил грузный чернобровый Острожский и пригладил седой ежик волос на массивном черепе.
— Король Речи Посполитой — далеко не то же самое, что царь в Москве! — заметил Полубенский. — Разве речь шла об изменении королевского статута?
— Значит, речь о призвании Ивана все же велась? — вспыхнул Курбский.
Князь Острожский шлепнул толстыми ладонями по дивану и захохотал.
— Мне отнюдь не смешно! — обидчиво и запальчиво сказал Курбский.
— Пустое! — проговорил Острожский. — Пустое, князь Андрей! Мало ли какие ведутся нынче разговоры!.. Посуди сам: надежды на наше возвышение при Сигизмунде рухнули. Поляки хотят иметь королем католика. Надо же нам противопоставить их желаниям свое!
— Избирайте на престол кого угодно, но упаси вас бог от Ивана!
— Я слышал, что царю хотели предложить престол на условии отказа от Ливонии, от Смоленска и Полоцка, — равнодушно произнес Волович.
— То есть, пан канцлер, таковы выработанные условия, вы хотите сказать? — съязвил Курбский. — Отлично! А если Иван на них согласится?!
— А ей-богу, никаких условии никто не вырабатывал! — пожал плечами Волович. — Подтвердите мои слова, панове!.. Даже о сейме не слышно! Но если хотите, князь, знать мое мнение, вот оно: я бы выбрал царя на королевский престол, откажись он от завоеваний.
— Вы не сознаете, что говорите, пан канцлер!
— А ей-богу, сознаю! Иван, слава богу, стар, Литва и Польша, слава богу, не Московия, и мы не московские бояре! Больше того, князь! Я бы даже считал полезным направить жестокость царя на поляков, на проклятых католиков. Вот бы где он напился крови вдосталь! Кровь собственных холопов ему, наверное, надоела!.. А мы бы тем временем расширили свои земли и свою власть.
— Пан канцлер, вы не знаете Ивана! Он не терпит посягательств на царские права! Он не терпит знатных и умных людей! Вы хотите его руками задавить католиков? Он их задавит. Но вместе со всеми нами!
Князь Острожский нашел нужным вмешаться:
— Полно! Еще никто не звал Ивана на королевский престол. Не лучше ли нам выпить вина, панове? Вино у тебя прекрасное, князь Андрей! Откуда оно?
— С Кипра! — мрачно ответил Курбский. — Вы не хотите говорить, полагая, что я предубежден…
— Дорогой друг! — воскликнул Острожский. — Что бы ни случилось впереди, ты должен знать: мы никогда не дадим тебя в обиду ни одному королю! Правда, панове?
Все согласно закивали, потянулись к Курбскому чокаться.
