— Да ты отказался! — в отчаянии крикнул сын. — Вижу, отказался! Говори уж прямо! Казни!
— Ванька! Молчи!
Хлопнула дверь. Федоров, тяжело дыша, опустился на скамью. Сердце стучало, хлынувшая в голову кровь не отливала, и предметы вокруг казались зыбкими, качались. Онемела левая рука.
Он попытался дойти до кадки с водой. Дошел. Но когда уже начал пить, в груди что-то сжалось, и от резкой боли свет померк…
Кружка, выпав из ослабевших пальцев, с грохотом покатилась но полу.
Вернувшийся за шапкой сын увидел Ивана Федорова лежащим на боку с закрытыми глазами, с прижатой к груди рукой.
В ужасе отступил Ванька к двери. Опрометью бросился к соседям, к попу Нестору.
— Помер! Помер! — бестолково и потерянно твердил Ванька.
Но когда соседи сбежались, Иван Федоров уже пришел в себя. Только бледен был необыкновенно и слаб.
Его уложили в постель.
— Видишь, батя, болен ты, — сказал Ванька, когда они остались одни. — Напрасно и серчал… Надо принять тебе гетманский подарок…
Федоров, глядя в потолок, не ответил. На следующий день он добрел до гетмана Ходкевича, чтобы сказать, что отказывается от села.
Просил только отдать ему матрицы, отлитый шрифт и пятьсот псалтырей.
— Ты пожалеешь о своем решении, — растерянно сказал гетман, не ожидавший отказа.
— Нет, — ответил Федоров. — Прости меня, пан гетман. Но пуще твоего недовольства убоялся я гнева Христа моего. Ибо спросит он, зачем я, лукавый раб, не отдал серебра его, а зарыл талант свой в землю. Мне же ответить нечего будет, коли начну житные семена вместо духовных семян по вселенной рассевати… Так что прости. Не пропаду. Не оставит меня бог.
И Иван Федоров спустя несколько дней покинул Заблудов, направляясь в новое странствование по чужбине, по городам, где его никто не знал.
Все убогое имущество печатника и книги уместились на двух телегах.
Богатства в Заблудове он не нажил.
Но и веру его отнять здесь не сумели.
Нет, вера его была тверда.
Посланец короля Сигизмунда-Августа шляхтич Вольский уже год как ездил из Литвы в Польшу, а из Польши в Литву, чтобы настичь где-нибудь князя Курбского и вручить тому грамоту короля, требующую прекращения княжеских самоуправств.
Из Кракова Вольский скакал в Ковель, из Ковеля — во Владимир, из Владимира — в Миляновичи, из Миляновичей — в Лиду, из Лиды — в Ошмяны, из Ошмян — снова в Ковель…
Вольский объехал все имения Курбского и все имения его новой жены княгини Марии Юрьевны, урожденной княжны Голшанской; посланца видели и в старостве Кревском, и в селах Упитской волости, и в Звоне Великом Дубровицком, и в Шешелях, и в Кроштах, и в Жирмонах, и в Болотениках, и в Орловкишках, и в Осмиговичах, и в захваченном князем Курбским Туличове.
Нигде застать князя Курбского посланец короля не смог. Слуги Курбского везде грозились наломать Вольскому бока.
Только в городе Остроге, принадлежащем другу Курбского, знаменитому полководцу князю Константину Константиновичу Острожскому, посланец короля чуть не настиг проклятого московита.
Однако Курбского кто-то успел предупредить, и тот ускользнул из Острога всего за какой-нибудь час до приезда Вольского.
Вольский, дав отдохнуть коням людям, опять пустился в погоню.
События в мире шли своим чередом. Продолжалась вялая война в Ливонии. По селам и городам Речи Посполитой прошел страшный мор, В Кракове католическое духовенство, чтобы разрядить недовольство обнищавшей черни, организовало еврейский погром. В далекой Московии сумасшедший царь Иван, заподозрив измену среди задавленного поборами городского и торгового люда, двинулся во главе опричников по собственной земле, разорил Клин, Торжок, Вышний Волочок, Тверь, Великий Новгород и все окружающие села. Опричники казнили людей без разбору. Говорят, Волхов был красен от крови. По цареву указу сжигались поля, амбары, резался скот. Крестьяне в ужасе разбегались. Царь двигался по опустошаемой земле во главе своего воинства, сидя на боевом коне. Рядом с царем ехал на быке дурак в колпаке с погремушками. Царь кутался в шубу, его бил озноб. Дурак смеялся, высовывал толстый коровий язык и дразнил валившихся на землю людишек:
— Мме-е-е-е!..
Потом царь принялся за Москву. На Троицкой площади, силой согнав туда народ, казнил сто восемьдесят своих бояр и дьяков. Заживо сдирал с них кожу, четвертовал, вешал вверх ногами, обливал то кипятком, то ледяной водой. Главу Посольского приказа дьяка Ивана Михайловича Висковатого подвесил за ноги, а потом висячего разрубил пополам…
Вот с ханом Девлет-Гиреем, правда, царь не сладил. Бежал от него в Вологду. Москву спас от крымчаков воевода Иван Вельский. Говорят, этим он навлек на себя затаенный гнев Ивана…
Так было в Московии. В Швеции же теперь благополучно правил король Иоанн. Прежнего шведского короля Эрика свергли, Иоанн вел переговоры с Польшей о совместных действиях против Москвы.
В Италии по-прежнему один герцог умышлял на другого.
Во Франции пала крепость Ла-Рошель, последний оплот гугенотов, но Сен-Жерменский мир восстановил временное спокойствие, пока 24 августа 1572 года в ночь святого Варфоломея партия Гизов не устроила в Париже дикую резню…
В Нидерландах свирепствовал герцог Альба, и самоотверженные гезы всходили на костры, чтобы из их пепла родился великий гнев Фландрии.
В Англии решался спор с Шотландией, а пока королева Елизавета держала у себя беглую шотландскую королеву Марию Стюарт, даже в изгнании не оставлявшую надежд на новое воцарение и плетущую нити заговоров.
В Испании был казнен по приговору инквизиции сын мрачного короля Филиппа дон Карлос…
А посланец короля Сигизмунда-Августа Вольский все скакал и скакал. Из Польши в Литву. И из Литвы в Польшу.
Так, в пути, и услышал Вольский известие о смерти короля Речи Посполитой, чье поручение выполнял.
Одновременно Вольский узнал и другое: князь Курбский находится в одном дне езды от него, в городке Турейске, где веселится со своими друзьями.
Вольский перекрестился, велел седлать коней и поскакал в Турейск.
***
Князь Курбский принимал гостей по-царски. Дорогие вина лились рекой. Кушанья были вкусны и изобильны. По ночам над садами княжеского дома взвивались фейерверки, сопровождаемые пушечной пальбой.
Но показная бодрость князя, его беспечные шутки не могли обмануть съехавшихся на празднество Острожских, Ходкевичей, Сангушков, Соколинских, Сапег, Полубенских, Монтолтов, Воловичей и прочих знатных литовцев и поляков.
