По словам княгини Веры Вяземской, которая более всех была знакома с семейными обстоятельствами Пушкиных, Натали чувствовала к Дантесу род признательности за то, что он постоянно занимал ее и старался быть ей приятным. Княгиня говорила ей о возможных последствиях, но Натали, «кружевная душа», успокаивала: «Мне с ним весело. Он мне просто нравится. Будет то же, что было два года сряду». Вяземская оправдывала такой ответ, потому что считала: «Пушкин был сам виноват: он открыто ухаживал сначала за Смирновой, потом за Свистуновой. Жена сначала страшно ревновала, потом стала равнодушна и привыкла к неверностям мужа. Сама оставалась ему верна, и все обходилось легко и ветрено».
Натали в свете прозвали «кружевной душой» за то, что она казалась многим слишком холодной и бесстрастной, не склонной к тому, чтобы сходиться близко с кем бы то ни было. Екатерина Гончарова, напротив, походила своей внешностью на южанку. Черные волосы и темные горящие глаза придавали ее облику тип гречанки или римлянки. В ее взглядах, улыбке, жестах чувствовалась страстность. Она много и охотно танцевала, и ураганные темпы галопа или вальса, особенно в паре с красавцем-кавалергардом, кружили ей голову и пьянили как вино. От нее, как от немногих девушек, исходили токи чувственности, невольно заражавшие ее собеседников и как бы вовлекавшие их в свой заколдованный круг. Поняв, что в обществе заметили, что Дантес частенько «не отходит от нее ни на шаг», Екатерина поставила себе целью добиться от него полной взаимности чувств.
У Пушкина осенью 36-го особенно проявлялась его «хандрливость»; о чем он без обиняков написал отцу 20 октября. «.. Вы спрашиваете у меня новостей о Натали и о детворе. Слава Богу, все здоровы… Павлищев упрекает меня за то, что я трачу деньги, хотя я не живу ни на чей счет и не обязан отчетом никому, кроме моих детей. Я рассчитывал побывать в Михайловском — и не мог. Это расстроит мои дела по меньшей мере еще на год. В деревне бы я много работал; здесь я ничего не делаю, а только исхожу желчью».
Вплоть до самой внезапно разразившейся грозы, последовавшей за рассылкой пресловутых пасквилей, не было известно никаких скандальных инцидентов. Пушкин продолжал относиться к Дантесу весьма доброжелательно. Большой ценитель метких каламбуров и забавных оборотов, он с интересом следил за веселыми разговорами беспечного кавалергарда, с которым любил беседовать и Вел. Князь Михаил Павлович — Дантес был очень остроумен. Можно даже утверждать, что Дантес как тип мужчины был вполне во вкусе поэта: военный, красавец, донжуан, весельчак, кумир женщин — втайне и Пушкин хотел быть таким. Цветы, театральные билеты, даже нежные записочки, посылавшиеся Дантесом Натали, не вызывали недовольства Пушкина: это было в обычаях тогдашних светских отношений. Почти до самой осени он казался даже польщенным, что самый модный и блестящий красавец Петербурга находится у ног его жены, в чистоте которой он никогда не сомневался, и развлекает его прекрасную супругу, к чему сам Пушкин был не склонен.
Только осенью постепенно стало меняться отношение Пушкина к Дантесу. В этом был виноват не столько Дантес, сколько расплодившиеся слухи и сплетни вокруг имени первой красавицы и модного кавалергарда. Слухи один другого нелепей распускали враги и недоброжелатели поэта, которых было немало. Явился случай припомнить ему всё: и злые эпиграммы, и заносчивость, и «Гавриилиаду», и бывшие «амуры» с чужими женами, и карточные долги, и много чего еще — вплоть до литературных разногласий и критики. На этой волне возникли даже намеки на связь Натали с царем — покровителем и благожелателем Пушкина. Сам государь впоследствии вспоминал: «Под конец его (Пушкина. — Н. Г.) жизни, встречаясь очень часто с его женою, которую я искренне любил и теперь люблю, как очень хорошую и добрую женщину, я раз как-то разговорился с нею о комеражах (пересудах, болтовне — фр.), которым ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть как можно осторожнее и беречь свою репутацию, сколько для себя самой, столько и для счастья мужа при известной его ревнивости. Она, верно, рассказала об этом мужу, потому что, встретясь где-то со мною, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. «Разве ты мог ожидать от меня другого?» — спросил я его. «Не только мог, Государь, но признаюсь откровенно, я и Вас самих подозревал в ухаживании за моею женой».
Сплетничали о Натали, но и о Дантесе распространялись самые невероятные слухи, потому что происхождение его было малоизвестно. Некоторым приходило в голову, что связь его с приемным отцом была противоестественного свойства, иначе говоря, что они были любовниками.
Дворянство род Дантесов получил от Жана-Генриха Дантеса, крупного земельного собственника и промышленника, который и приобрел имение во французском Сульце, ставшее родовым гнездом. Это был прадед Жоржа Дантеса. Его предки ревностно служили своим королям и вступили в родственные отношения со многими родовитыми семьями.
Мать — графиня Гацфельд своим родством соединила семью с русской аристократией. Ее тетка была замужем за графом Францем Нессельроде, принадлежащим к той же родственной ветви, что и русский граф Карл Нессельроде, канцлер и долголетний министр иностранных дел при Николае Павловиче; другая тетка вышла замуж за графа Мусина-Пушкина, русского дипломата, бывшего посланником в Стокгольме. Его отец — Жозеф-Конрад Дантес получил баронский титул при Наполеоне I и был верным легитимистом. В 1823–1829 годах он был членом палаты депутатов. Революция 1830 года заставила его уйти в частную жизнь и вернуться в Сульц.
Жорж Дантес родился в 1812 году, был третьим ребенком в семье и первым сыном.
Первоначально он учился в колледже в Эльзасе, потом в Бурбонском лицее, затем был отдан в Сен-Сирскую военную школу, но кончить курса молодому барону не удалось: грянула Июльская революция, которая лишила престола законного короля Карла X. Молодой Дантес примкнул к той группе учеников школы, которая вместе с полками, сохранившими верность Карлу X, пыталась защитить своего короля. Отказавшись служить Июльской монархии, Дантес был вынужден покинуть школу и несколько недель числился партизаном, которые в небольшом количестве собрались в Вандее вокруг герцогини Беррийской.
После вандейского эпизода Жорж Дантес вернулся к отцу в Сульц и нашел его «глубоко удрученным политическим переворотом, разрушившим законную монархию, которой его род служил столько же в силу расположения, сколько в силу традиции». Июльская монархия ко всему прочему сильно подорвала материальное благосостояние семьи Дантесов. На попечении отца шестерых детей Жозефа-Конрада Дантеса оказалась вся его семья, семья его старшей дочери и старшей сестры-вдовы с пятью племянниками. Смерть баронессы Дантес в 1832 году усугубила уныние родного очага.
