Делился наболевшим с Иваном Дзюбой: «Пишу, будучи в тяжелом состоянии. В слово «тяжелое» я вношу конкретный смысл. Прошло два с половиной года. Кому-то показалось, что я выживаю, и началась провокация. Одна за другой. Я даже не двигаюсь уже несколько дней. Избит средой, провокациями и лагерным террором, который возникает среди заключенных. Состояние мое трагично. Пишу тебе не для того, чтобы вызвать у вас жалость или панику. Я просто обязан попрощаться с вами. Я не думаю, что вернусь в жизнь. Это и не нужно. Мне 52 года. Досыть! Все было… Мне ничего не надо… Аминь».
Лиля Брик вместе с Виктором Борисовичем Шкловским были единственными, кто реально боролся за его освобождение. Они разработали хитроумный план. В 1977 году в Париже открывалась выставка, посвященная Владимиру Маяковскому. Брик воспользовалась приглашением организаторов, поехала во Францию и во время встречи с мужем своей сестры, писателем-коммунистом, лауреатом Ленинской премии Луи Арагоном, уговорила его похлопотать об осужденном Параджанове. Она знала, что Арагон собирался в Москву на торжества, посвященные 60-летию Октябрьской революции. Наверняка встретится с Брежневым. Так почему бы в ходе светской беседы хотя бы вскользь не вспомнить о Параджанове? Забегая вперед, замечу, что Сергей Иосифович с неизменным восхищением отзывался о Лиле Юрьевне – «самая замечательная женщина, с которыми меня сталкивала судьба… и объяснить ее смерть «неразделенной любовью» – значит безнравственно сплетничать и унижать ее посмертно… Наши отношения были чисто дружеские…»
Стратегический расчет Брик оказался верен. Луи Арагон действительно был приглашен в Кремль, где ему вручили орден Дружбы народов. А затем в Большом театре во время антракта балета «Анна Каренина» к Арагону подошел Леонид Ильич, взял писателя под локоток, отвел в сторонку и стал расспрашивать об отношении французских коммунистов к советской политике, к КПСС. Арагон дипломатично говорил о боевом духе наследников парижских коммунаров, о росте популярности и влияния Французской компартии. Но заметил, что ущерб авторитету КПСС на международной арене наносит шум в западной прессе по поводу преследований инакомыслящих в СССР. Того же Параджанова, например…
– А кто такой Параджанов? – удивился Брежнев. – Я его не знаю.
– Художник, – ответил Арагон. – Великий режиссер. Его посадили на пять лет. Четыре он уже отсидел. Неужели нельзя амнистировать?
– Вот у товарища Арагона есть просьба. – Брежнев подозвал к себе помощника.
– Не у меня, Леонид Ильич, у европейской общественности…
Первой добрую весть узнала Плисецкая – Арагон зашел к ней в гримуборную и рассказал о встрече с генсеком. Ликующая Майя Михайловна тут же схватила телефон и принялась обзванивать друзей.
Вскоре Сергей Иосифович Параджанов действительно был помилован. 30 декабря 1977 года его освободили. 2 января 1978-го он прибыл в Тбилиси. Первым делом вручил племяннику подарок – полный вшей спичечный коробок, – чтобы парень воочию уяснил, что такое тюрьма. Потом Параджанов отправился в Москву. Очень хотелось встретиться с Лилей Брик, всеми друзьями. Узнав о досрочном освобождении Параджанова, в его временное жилище примчался Высоцкий, рассказывал Катанян. Не дойдя до подъезда, он упал на колени перед балконом. Слезы так и катились из его глаз. А сверху улыбался ему и не замечал собственных слез, словно пригвожденный к перилам, черноглазый бородач…
О лагере он рассказывал охотно, утверждал, что «зэковский опыт надо передавать коллегам». Андрею Тарковскому всерьез советовал: «Тебе, чтобы стать великим, надо отсидеть хотя бы года два. Без этого нельзя стать великим русским режиссером».
В лагере он прятал сценарии и новеллы в голове. По возвращении был исполнен надежд, строил планы. Всем рассказывал, что «Украина атаковала меня желанием, чтоб я снял «Слово о полку Игореве». Это для меня высшая награда. Я давно об этом мечтал. Снять фильм вместе с Герасимовым. Он снимает реализм, а я сюрреализм. Получается двухслойный с начинкой пирог…» Предложил несколько заявок на «Арменфильм». Уверенно говорил:
– Сниму «Лейлу и Меджнун».
– На какие шиши?
– Да мне нужен лишь рваный ковер и полуголые актер с актрисой.
Потом его осенила новая идея – снять фильм о Леониде Брежневе. Он говорил: «Это – гениальный человек… Брежнев подарил мне год свободы! Я отсидел четыре года. Ты не представляешь, что такое еще целый год там просидеть…»
Посторонним людям могло показаться, что Параджанов ведет себя, как шут при короле. Но делал он это гениально. Гротеск ему очень шел, он им прикрывался и жил в гротеске. Однако его наивные попытки продемонстрировать свою лояльность были напрасны. Ему не верили.
Тогда Параджанова посетила идея – укатить в Иран. Кто мог бы помочь? Конечно, Брежнев! Он написал своему спасителю челобитную:
«Глубокоуважаемый Леонид Ильич! Беру на себя смелость обратиться к Вам, потому что с Вашим именем я связываю счастливую перемену в моей судьбе – возвращение меня к жизни. Трагические неудачи последних лет, суд и четырехлетнее пребывание в лагере – это очень тяжелые испытания, но в душе у меня нет злобы. В то же время моральное состояние мое сейчас таково, что я вынужден просить Советское правительство разрешить мне выезд в Иран на один год. Там я надеюсь прожить этот год, используя мою творческую профессию – художника. Здесь у меня остаются сын 17 лет и две сестры – одна в Москве, другая – в Тбилиси. Мне 52 года. Я надеюсь через год их увидеть и быть еще полезным моей родине. С глубоким уважением. С. Параджанов. Москва, 4 марта 1978 г.».
Но «в ответ – тишина»…
Тогда он отбил телеграмму премьеру Алексею Косыгину: «Поскольку я являюсь единственным безработным кинорежиссером в Советском Союзе, убедительно прошу отпустить меня в голом виде через советско-иранскую границу. Возможно, стану родоначальником в иранском кино. Параджанов».
Только демарш тоже не помог.
В Киев Параджанов приезжал редко и в основном занимался улаживанием проблем сына, который то и дело попадал в делишки, попахивающие фарцовкой. Своих бывших украинских коллег Параджанов старался избегать. Не мог забыть их молчаливо-безразличное отношение к его судьбе. Как-то у Сергея Иосифовича вырвалась фраза: «Я отомщу Украине… Отомщу своей любовью». «Месть» была осуществлена в его фирменном стиле. На Ереванском кинофестивале Параджанов, завидев в фойе гостиницы украинскую делегацию, тотчас помчался в свой номер, содрал с ванны и унитаза бумажные ленты с надписью «продезинфицировано», одну прилепил себе на лоб, а вторую – на задницу. И в таком виде предстал перед киевской киноэлитой: ребята, я чист перед вами. Можно общаться.
