Впрочем, Мендель лишил славы первооткрывателя не только де Фриза и Корренса, но еще и австрийца Эриха Чермака фон Зейссенегга, надворного советника, кавалера рыцарского креста ордена Франца-Иосифа и ботаника, который в том же 1900 году закончил точно такую же работу и послал ее в те же «Известия Германского ботанического общества». И англичанина Вэтсона, открывшего правила наследования в опытах по скрещиванию животных, он тоже лишил этой славы.
Четыре человека одновременно пришли к осознанию важнейшего механизма бытия живой природы. Наука созрела для открытия. Но оно было уже сделано прежде.
Эти события произвели фурор в тогдашнем научном мире.
И весь тогдашний научный мир стал мучаться над вопросом, кем же был он, Грегор Мендель, — человек, обогнавший свое время?…
И оказалось, что он был монахом, а потом аббатом августинского монастыря.
Что он был учителем Цнаймской гимназии и реальной школы в Брюнне, но не был даже полноценным «школьным профессором», а был всего лишь супплентом, ибо дважды пытался получить диплом учителя, и оба раза безуспешно.
Что он учился в Венском университете, но полного курса не прошел.
Что в течение восьми лет, с 1856 по 1865 год, он ставил свои опыты в маленьком — тридцать пять на семь метров — садике во дворе монастыря и ему в них помогали иногда два монаха — патер Линденталь и патер Винкельмайер, и еще пропойца садовник Мареш (последнее — о помощниках стало известно недавно).
Что он в 1865 году доложил эти опыты брюннскому Ферейну естествоиспытателей и доклад его был принят холодно, хотя он и был опубликован в «Трудах» общества.
Что в 1868 году патер Мендель был избран настоятелем монастыря и после этого, кажется, отошел от биологических исследований.
И что, наконец, в последние годы он стал очень видной персоной в Моравской провинции, занимал многие важные посты и прославился десятилетней борьбой против принятого рейхсратом и утвержденного императором закона о Религиозном фонде.
И на основе этих фактов был создан облик довольно милого человека, работяги-любителя, которому подвернулся по случаю удачный объект опыта и который благодаря своей педантичности и аккуратности сумел зарегистрировать замечательнейшие явления. А так как дилетантам всегда свойственно мечтать о великих открытиях, патер Мендель по наивности решил, что он действительно открыл важные законы природы. Но на самом-то деле он ни чуточку не понимал, что сделал, как сделал…
Легенды о случайности открытий — о яблоках, делающих задумчивых джентльменов Ньютонами и тому подобном, — в равной мере тешат и дилетанта от науки и профессионала. Первому они сулят возможность сравняться с великими вопреки суровой реальности исследовательского дела. А профессионала, которому недостало таланта, терпения, остроты ума или материальной базы для крупных свершений, эти легенды утешают, оправдывают в собственных глазах и — изредка — в глазах их ближних.
Эти легенды уравнивают гениев с неудачниками.
Биографы Менделя разделились на две партии не только по своему мировоззрению, а прежде всего именно по оценке Менделя как ученого. Одни по документам реконструировали историю его жизни и труда. Другие, не вчитываясь в документы, творили легенду, и таких оказалось больше.
«В литературе Мендель предстает, пред нами в облике простого и бесхитростного монаха, это способно создать впечатление, будто его открытие явилось делом случая, будто открытие было совершено человеком, далеко стоящим от предмета», — с неудовлетворением заметил недавно один из современных генетиков.
Чем мы располагаем для того, чтобы восстановить историю самых важных в жизни Менделя лет — с 1854 по 1865 год?
Немногим.
И очень многим.
Немногое — это четыре письма Менделя: два адресованы Розине Мендель, два — Леопольду Шиндлеру. Из них можно узнать, что Менделя волновало здоровье матери и он посылал для нее деньги. Еще — он вместе с патером Клацелом совершил паломничество в Мариацелль к Богородице, еще — был очень занят занятиями в реальной школе и не мог приехать на какое-то семейное торжество в Хейнцендорф. Из них становится известно также, что из-за апрельских заморозков в саду святого Томаша померзли орехи и вишни, зато сливы, груши и яблоки отцвели на славу, а виноградные лозы просто в исключительном состоянии.
Еще — о ценах на брюннском базаре.
И еще — о коварстве и злодействе «императора Франции Наполеона, который в своем высокомерии вступил в союз с королем Сардинии, дабы отнять у нас (т. е. у Австрии и Менделя) итальянские провинции».
Очередной этот выпуск домашней газеты Мендель изрядно насытил публицистикой:
«С помощью хитрой игры он (Наполеон III. — Б. В.) умеет придавать своим действиям видимость порядочных и привлекать на свою сторону других. Но горе им, когда этот архилицемер сбрасывает с себя овечью шкуру. Однако как говорит старая пословица: «повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить»…
…В конце концов он должен потерпеть поражение! Хотя ложь и может торжествовать какое-то время, она все-таки, бесспорно, будет посрамлена. Однако как велико может оказаться несчастье, которое он несет нам, если в Италии не станет сопутствовать нам удача? Как же в конце концов будет обстоять дело с нашими деньгами, если уже сейчас бумажный гульден стоит всего лишь 58 крейцеров серебром!
…А теперь цены на последнем воскресном базаре…»
Удачи в Италии не было. Через двенадцать дней после отправки этого письма — 10 июля 1859 года австро-венгерская армия была наголову разбита при Сольферино. Что же до менделевских замечаний о «Наполеоне малом», то они оказались на удивление точны. Демарши Наполеона III в те времена запутывали даже таких опытнейших политиков, как сардинский министр Кавур, император Франц-Иосиф и глава его кабинета. К началу войны с Австрией Наполеон был весьма популярен во многих кругах. Но стоило после Сольферино Францу-Иосифу согласиться на присоединение к Франции Савойи и Ниццы, как Наполеон подписал с ним мир, «позабыв» пригласить на переговоры своих сардинских союзников.
Эпитет «архилицемер» был выбран для него Менделем верно. И кроме того, католический монах Мендель писал это о монархе, который был в то время главной опорой ватиканского престола! Ведь с 1848 года светская власть папы Пия держалась в Папской области только на французских штыках. Наполеон III по просьбе папы ввел в Рим гарнизон, и как только гарнизон был выведен, светская власть папы рухнула. Пристало ли представителю Службы Спасения так относиться к главному союзнику высочайшего своего повелителя?
