Кстати, Дарвин — особенно к концу своей жизни, — как и многие его современники, все же полагал, что наследование приобретенных признаков возможно. Тогда в научных трудах то и дело появлялись «доказательства» возможности появления под влиянием внешних воздействий этих определенных, благоприобретенных наследственных Ламарковых свойств — и у растений и у животных. Добрых восемьдесят лет, до конца 20-х годов нашего века, даже истинная наука частью еще грешила этой удобной мечтой, пока все до единого «доказательства», в изобилии приводившиеся, не оказались плодом ошибок в экспериментах.
Тогда наука в целом была вынуждена повторить оброненную брюннским учителем фразу: «…этим путем природа не будет способствовать дальнейшему видообразованию». И после 20-х годов наследование благоприобретенных признаков было уже заботой только лженауки.
…Он занимался кропотливейшими метеонаблюдениями.
Он замахнулся на кардинальный вопрос биологии — на проблему изменчивости, то есть наследственности.
Он ставил, наконец, эксперименты с горохом, который, начиная с 1854-го, из года в год каждую весну высевал в маленьком садике под окнами прелатуры.
Он не был замкнутым человеком, он был приветливым и доброжелательным. Но он ни разу за десять лет никому — ни Нисслю, ни другу по университету Наве — не поведал внятно о главном — о том, над чем проработал с 1854-го до 1864-го.
Почему?… Оттого, быть может, что эта работа была самым сокровенным для него?…
И доклад «Опыты над растительными гибридами», который был прочитан брюннским естествоиспытателям в 1865-м, оказался неожиданностью даже для друзей. Неожиданностью не потому, что Мендель сделал доклад, ведь, конечно, было известно, что работу по гибридизации гороха он ведет уже многие годы, а из-за того, что было в докладе сказано.
Случайно ли занялся Мендель проблемой гибридизации?… Что это было: еще одно «hobby» дилетанта, развлечение типа собирания марок, или подлинное целенаправленное познание, путь которого заранее прочерчен на годы вперед, как курс корабля на штурманской карте? Случайным ли был объект его эксперимента — садовый горох, из-за которого посмертные недруги назвали открытые им законы «гороховыми»?
Пусть на это ответит сам Грегор Мендель.
Начав разбираться в документах тех лет, мы сказали, что располагаем «немногим» и «очень многим». Все предшествующее — из первого разряда. А вот главное свидетельство — его собственный рассказ о том, что он сделал.
Увы, это не дневник, где, кроме фактов, могли быть еще и эмоции. Это текст доклада. И тем не менее не разочаровывайтесь. Два генетика — англичанин Р. Фишер в 1936-м и ученый из ФРГ Ф. Вайлинг в 1966-м по этому тексту восстановили ход событий тех далеких лет календарно — этап за этапом.
Почему один в 1936-м, а другой через тридцать лет? Вайлинг поправлял Фишера в одном важном пункте. А чтобы поправлять, надо было все делать заново.
Итак, первая страница «Versuche fiber Pflanzen-Hybri-den» — «Опытов над растительными гибридами», главного, и очень специального, и весьма краткого его труда:
«Поводом для постановки опытов, которым посвящена настоящая статья, послужило искусственное скрещивание декоративных растений, производившееся с целью получения новых, различающихся по окраске форм. Для постановки дальнейших опытов с целью проследить развитие помесей в их потомстве дала толчок бросающаяся в глаза закономерность, с которой гибридные формы постоянно возвращались к своим Родоначальным формам» [51].
Вспомним раннее его письмо о жучке «Bruchus pisi» — о зерноедке. Заметим, как отличается стиль доклада от стиля письма.
Формулировки жестки. В тексте нет лишнего слова. Каждая мысль выпестована.
Это зрелость.
Он приносит дань уважения предшественникам — Кельрейтеру, Гертнеру, Герберту, Лекоку, Вихуре «и др.», — прежде него изучавшим закономерности изменений, происходящих при гибридизации растений и животных. На литературный обзор и реверансы затрачено аж пять строк. Высшая похвала, которой он наделяет своих предшественников, действительно серьезный титул — «точные наблюдатели».
Затем определение задачи.
«Окончательного решения затронутого вопроса можно достигнуть лишь при наличии детальных исследований, — эти слова Мендель пишет в разрядку, — над растениями из самых различных семейств. Между тем стоит просмотреть работы, посвященные вопросу скрещивания, чтобы убедиться в отсутствии опытов, захватывающих вопрос настолько широко, чтобы можно было с точностью определить число новых форм, получаемых от скрещивания в потомстве, распределить их по отдельным поколениям и установить их взаимное числовое отношение [52]…»
Итак, «зауряд-учитель» Мендель решил добраться до «числовых отношений». Вам за сорок, Грегор-Иоганн! Вы не мальчик, вы читали немало биологических книг и учились у серьезных экспериментаторов. Многие ли из них в ваше время признают возможным учесть биологические явления количественно?… Что вы скажете дальше?
«…Конечно, чтобы принять на себя такую обширную работу, требуется известная решимость [53], и, как кажется, только такая детальная постановка опытов представляет единственно правильный путь для решения вопроса, имеющего большое значение при выяснении истории развития органических форм».
Не стоит ли быть осмотрительней, патер Грегор! Не слишком ли большую смелость вы проявляете?… Отбросим бесплодный вопрос о духовном сане и совместимости с ним языка нечестивых материалистов, которым написан ваш труд. В нем есть то, что способно смутить и материалистов. Вы прямо говорите, что разрешили вопрос, крайне важный для понимания механизма эволюции! Не стоило ли проявить большую скромность и — пусть даже столь обтекаемо, — но не подчеркивать все-таки: «…чтобы принять на себя такую обширную работу, требуется известная решимость…» и еще — «…как кажется, только такая детальная постановка… единственно правильный путь»?…
То, что вы завершили вступление к статье обычным реверансом в сторону «благосклонной критики» [54], никого не обманет. В ваших строках уверенность, что вы постигли неведомое.
Ничто в этой работе не было случайным.
И хоть он пробормотал в «Опытах» насчет простого разведения декоративных цветочков, которым занимался прежде, чем приняться за дело, которое, как мы убедились, сам считал настоящим, генезис идеи, видимо, был другим.
Вспомним рассказ очевидца, как в том же крохотном садике Мендель в течение многих лет тщетно пытался заставить расти пшеницы [55], непривычные к моравскому климату, и дикорастущие растения, выкопанные на экскурсиях по Брненской округе, привычные к иной почве, к иному соседству. Как тщательно ухаживал за своими подопечными, стараясь помочь беднягам приспособиться вырасти на чужбине и дать потомство. И как убедился в бесплодности этих упражнений: урок, увы, не всем биологам следующих поколений пошедший на пользу.
