Потом король женил его по собственному выбору. Хотя это оказалось не так уж и плохо. Принцесса из заштатного Баварского герцогства тоже оказалась ни грациозна, ни стройна. В день своего приезда она вообще, выходя из кареты, упала на землю. Тщеславный «король-солнце» счел, что взволнованная принцесса решила приветствовать его, стоя на коленях, и остался весьма польщен. Правда, повезло и Луи. Плохо говорящая по-французски баварка мало вступала в разговоры. Вот они и молчали вместе с Луи. И это было замечательно! Но со временем бедная принцесса покинула сей бренный мир. Отец сказал: «Что делать? Бог дал – Бог взял». Ему хорошо говорить: он – «Солнце», которому принадлежит весь мир. А несчастный Луи, потеряв женушку, опять остался один…
Дофин подошел к скамейке под деревом и плюхнулся, вытирая пот. Вдали от придворного шума здесь так тихо и умиротворенно. Луна окутывала деревья серебристым светом. И вдруг от одного из деревьев отделилась угловатая тень – какой-то человек вышел на дорожку парка.
Луи замер. Грабитель? Убийца? Надо бежать! Но, впрочем, далеко ли он убежит?..
Человек приблизился и поднял руку: «Не бойтесь, ваше высочество! Я не причиню вам вреда. Я только хочу кое-что сказать!»
Дофин порылся в памяти: кажется, когда-то он видел этого человека. Вернее, слышал и запомнил этот голос. Луи вообще легче всего запоминал голоса. Сам вечно молчавший, он любил слушать ЗВУКИ. Да у него только и радостей-то было что вкусно поесть и, лежа на диване, послушать музыку. Отец разрешил ему держать крошечный оркестрик, и Луи с упоением слушал его игру. Под маршевые мелодии он выбивал дробь пальцами, а под сентиментальные мог и слезу пустить. И всегда старался запомнить все звуки. Вот и этот голос когда-то запомнил. Да, так и есть – это астролог Жером Гудрэ: «Я специально отправился за вами, ваше высочество, хотел поговорить наедине. Настало ваше время. Звезды сулят счастливый поворот. Вас ждет тайное счастье!»
И пока Луи силился понять смысл этих слов, Гудрэ растворился в тени и быстро свернул на другую дорожку, за кустами которой его ждали друзья-заговорщики. «Толстяк заглотнул наживку! – прошептал астролог. – Скоро я скажу ему, что звезды велят отринуть отца и самому сесть на трон. Государственный переворот – вот и вся тайна!»
Наутро, хоть звезды и посулили счастье, Луи ждал выговор от отца. Людовик XIV, распаляясь, выговаривал сыну так долго, что вся речь слилась в уме принца в одну нудную черную ноту с красными всполохами монаршего гнева.
Зализывать раны дофин побрел в покои своей сводной сестры – принцессы де Конти. Там у него давно было излюбленное местечко – удобное кресло за одной из многочисленных ширм, расставленных в огромной комнате приемных покоев. Здесь дофин нередко просиживал целыми днями, никем не видимый и сам не желавший чьего-либо общества. Но в этот день сестра устраивала музыкальное суаре – перед ней и ее друзьями выступали модные певцы. Так что Луи не заснул, как обычно, а начал прислушиваться. Ему даже показалось, что из-за соседней ширмы с золотыми павлинами слышатся какие-то посторонние звуки, а на самых драматических аккордах – грустные всхлипы. Сначала дофин даже подумал, что это вскрикивают павлины, потом, правда, понял, что этого не может быть, – птицы же не живые, а вышитые. Выходит, за ширмой кто-то сидит – такой же невидимый обществу, как и сам Луи.
Дождавшись, когда концерт окончится и сестра со своими придворными выйдет в сад, увалень выбрался из своего убежища и подошел к ширме напротив. Легонько отодвинул павлинью загородку и ахнул – прямо на него рухнул ворох разноцветного атласа и бархата. Оказывается, за ширмой сидела девушка-швея. Заваленная шитьем, она не могла встать, увидев дофина, и только вскрикнула, торопливо вынимая изо рта булавки, которыми скалывала будущие платья. Глаза у девицы были заплаканные от грустных песен, и потому Луи сказал тихо и ласково: «Как приятно, когда кто-то столь ценит музыку, мадемуазель!» Девица снова всхлипнула – теперь еще сильнее. Луи прошептал еще с большей нежностью: «Не стоит плакать от музыки, ею стоит восхищаться!» И тогда девушка прошептала: «Я плачу не из-за музыки, ваше высочество, а из-за своей загубленной жизни!..» Луи удивился: неужели в этом дворце вечной радости и нескончаемых праздников кто-то несчастен, как и он? Тогда это явно близкая душа. «Бросайте свое шитье! – неожиданно для самого себя проговорил принц. – Пойдемте погуляем!»
Девушка, высвободившись наконец из вороха атласа и бархата, встала и шагнула к Луи. Сердце дофина екнуло – девица оказалась низка ростом и довольно толста. А первый ее шаг обнаружил, что она к тому же и кривобока. Боже! Да она была уродлива до безобразия…
Луи инстинктивно отшатнулся и тут же поймал отчаянный взгляд. Девушка и сама знала, что безобразна, и понимала, почему дофин так на нее среагировал. Наверное, такое случалось с ней частенько. Бедняжка!.. Разве она виновата в том, что некрасива и толста? За спиной Луи тоже частенько шептались о том, что он позорит королевскую семью своей внешностью.
Дофин вздохнул поглубже и галантно подал толстухе руку: «Пойдемте развеемся!» И они пошли.
Вскоре уже весь двор судачил о неожиданном увлечении наследника престола. И кем?! Младшей фрейлиной, взятой во дворец из жалости к многодетному семейству ее отца. Бретонский барон де Шуэн некогда оказал услугу покойному королю Людовику XIII, потому его шестнадцатая дочь и оказалась при дворе. Словно в насмешку бедняжка получила при крещении имя Эмили Жоли, то есть «миленькая и хорошенькая». Жестокий двор, потешаясь, перекрестил красотку необъятных размеров в Шуэншу, что напоминало ее фамилию и, кроме того, на парижском арго значило «безобразная вонючка». Чтобы не шокировать окружение видом своей новой фрейлины, принцесса де Конти приказала ей не высовываться из-за ширм и загрузила работой, благо 19-летняя девица умела отлично шить.
И вот свершилось невероятное – сам наследник престола начал оказывать несомненные знаки внимания этому всеми презираемому созданию. Вместе они слушали музыку, часами сидели в каком-либо уголке и… молчали. Правда, уже вскоре придворные с удивлением обнаружили, что молчун Луи что-то говорит своей странноватой пассии, а та в ответ улыбается. А однажды на глазах у всех дофин рассказал анекдот, Шуэнша засмеялась, и Луи от избытка чувств ткнул ее прямо в необъятный бюст. При этом оба покраснели, как огромные вареные раки. Это было уже слишком.
На следующий же день Людовик XIV вызвал сына на приватный разговор.
«Мой дорогой сын! – с чувством произнес король. – Мне, конечно, мало пристало проповедовать вам то нравственное евангелие, которому я сам следовал плохо. Но мой дурной пример должен послужить вам уроком в любовных делах. Я никогда не компрометировал некрасивых девиц, ведь отказать вам они не могут, а добродетель – это все, что у них есть».
