Михаил Люстров - Фонвизин

Совершенно здоровым Фонвизин себя не ощущает и, следуя советам доктора, живет «очень воздержно», вплоть до того, что, по его собственному признанию, отказывается от кофе с молоком, не говоря уже о попытке «залезть» на «разгорающийся» Везувий. Супруги Фонвизины торопятся домой, намереваются посетить Лоретто, Парму, Милан и Венецию, в мае 1785 года прибыть в Вену и, осмотрев в столице империи всё, заслуживающее внимания, поспешить, «не останавливаясь, в Москву через Краков, Гродно и Смоленск». Однако в Вену Фонвизин приезжает совершенно разбитым, «чувство болезни» не оставляет его «ни на час», «слабость нервов и онемение левой руки и ноги» принуждают обратиться за помощью к «славному венскому медику Столю» и по его совету отправиться на воды в Баден. Фонвизин не сомневается, что дома, среди близких людей, в подходящем климате, ведя привычный образ жизни, он победит недуг, но баденские «теплые бани» очень полезны, с их помощью можно «развести» «оставшиеся обструкции», и потому небольшая задержка видится ему вполне оправданной, хотя и досадной.

Жизнь больного человека в Бадене кажется Фонвизину невыносимо скучной. «Вот, мой сердечный друг, — пишет он сестре Феодосии, — как я провожу всякий день: поутру, выпив кофе, перед которым за полчаса принимаю лекарство, надеваю свою длинную рубашку и в бане купаюсь два часа; потом отдыхаю, потом прогуливаюсь по аллее. После обеда хожу к своим товарищам, с которыми принимаю бани, а в шесть часов ввечеру все ходим гулять; буде же время дурно, то в немецкую комедию». «Время» же в тех местах преимущественно «дурно», из-за «стужи, дождя и вихрей» «всю забаву» скучающего Фонвизина «составляют» привезенные из Вены книги, а единственным его «утешением» является «дружба» верной супруги. Мало того, доктор Столь и Екатерина Ивановна лишают его главных радостей: много писать, есть мясо и пить вино; его последней гастрономической «отрадой» остаются две ежедневные чашки кофе, которые, по мнению жены, он «у доктора выкланял». Худшего времяпрепровождения, чем в Бадене, Фонвизин не мог себе представить; в той же Вене было куда веселее: он был принят российским послом Дмитрием Михайловичем Голицыным и на ассамблее с большим успехом играл в ломбер с дамами («Бог благословил мое праведное оружие, и я обыграл их, как лучше нельзя»). Летом 1785 года Фонвизин стремится как можно скорее покинуть воды и «приехать в Москву хотя несколько здоровее, нежели доехал до Вены». Сдержать данное родным слово и вернуться домой в июле 1785 года Фонвизин не сумел. В датированном 3 августа 1785 года письме директора Московского университета Павла Ивановича Фонвизина к куратору Ивану Ивановичу Мелиссино сказано, что «в нынешнюю ночь приехал из чужих краев сюда брат мой Денис Иванович» и что «родство и дружба, меня с ним связывающие, требуют, чтоб я нынешний день пожертвовал ему; ибо с лишком год, как я не имел удовольствия его видеть».

Иными причинами объясняет спешное возвращение Фонвизиных на родину информированный, но нередко ошибающийся Клостерман. По его сведениям, из-за отказа арендатора барона Медема выполнить свои финансовые обязательства еще недавно «богатый русский» Фонвизин начал испытывать столь острую нужду в деньгах, что его верный друг и компаньон Клостерман был вынужден обратиться в банк и занять для своего «благодетеля» 10 тысяч рублей под залог 500 душ и под 5 процентов годовых. Пересылая Фонвизину деньги, неосмотрительно согласившийся вести дела путешествующего семейства и по этой причине оказавшийся «в неприятном положении» Клостерман «убедительнейше просил» его «поторопиться возвращением в отечество», и тот, вняв голосу разума, спешно покинул Италию и отправился в Россию. Из записок Клостермана следует, что путь Фонвизина лежал через Вену, Ольмюц, Краков и Варшаву. После Варшавы он заехал в Полоцк, где имел свидание с Медемом, не только отказавшимся выплатить причитающуюся Фонвизину сумму, но и потребовавшим «значительной неустойки». Через Смоленск разочарованный и раздосадованный Фонвизин возвращается в Москву и тем заканчивает свое очередное заграничное путешествие.

Дома, куда так спешил Фонвизин, его ожидали новые беды, и главная из них — второй приступ болезни. По словам Клостермана, в Москве «с ним сделался удар столь сильный, что он не мог пошевелиться ни одним членом, а ум его, прежде столь ясный и светлый, на некоторое время помрачился совершенно». Надежды на быстрое исцеление в знакомой обстановке, в любимой Москве, в кругу родных оказались тщетными; болезнь, убившая Никиту Панина, теперь поразила его верного секретаря, стала причиной невыносимых страданий Фонвизина и в конечном итоге — смерти. «В начале декабря 1785 года, — пишет в своих мемуарах свидетель этих событий, все тот же искренне привязанный к Фонвизину Клостерман, — я отправился в Москву прижать к сердцу моего друга, может быть, в последний раз в жизни, и нашел его в плачевном состоянии. Он страдал расслаблением всех членов и едва владел языком. В тусклых глазах его засветился луч радости, когда я подошел к его постели; он хотел, но не мог обнять меня, силился приветствовать меня словами, но язык не слушался и произносил невнятные звуки. Наконец удалось ему подать мне левую руку, которую я прижал к груди своей… Большую часть времени просиживал я у одра больного моего друга. Правая рука у него совсем отнялась, так что он и двигать ею не мог и пытался писать левой, но выводил по бумаге какие-то знаки, по которым с трудом можно было догадываться, что ему хотелось выразить. Душевные способности также очень ослабели; но кушал он отлично и, невзирая на запрещение врача, требовал то того, то другого из любимых своих снедей. В случае отказа вследствие неудобоваримости он вел себя как малый ребенок, и нужно бывало пускать в ход даже строгости, чтобы он успокоился».

Обрушившиеся на него несчастья — угроза крайнего разорения и два последовавших друг за другом апоплексических удара — не могли не отразиться на интенсивности работы Фонвизина — оригинального автора и переводчика. Правда, писательская активность Фонвизина снижается уже накануне печального происшествия; можно допустить, что причиной тому — отсутствие необходимых для работы условий как перед отъездом за границу, так и во время путешествия, дорожные хлопоты и постоянные переезды. Однако раньше подобные жизненные обстоятельства для Фонвизина-писателя и переводчика помехой не были: сетуя на каторжную жизнь и полное отсутствие досуга, он находил время для творчества. Больше того, в Италии проводящий дни в поисках живописных шедевров путешественник-коммерсант жалуется на скуку, то есть свободным временем все-таки располагает, но о своих новых творениях не говорит ни слова.