Значит, «сломанный» образец ключа все ж таки мог оказаться правильным, и напрасно я стеснялся его показывать (хотя втихомолку продолжал им пользоваться). После перемены мест шифр потерял в красоте, но прибавил в сложности.
Магический квадратI–IV А. 3 4 1 2
V–VIII В. 4 3 2 1
(3 минус 2; 1 плюс 2)
IX–XII С. 1 2 4 3
XIII–XVI D. 2 1 3 4
Возьмем любое издание «Онегина». Первую четверть, первые четыре «строфы» Десятой главы обозначают номерами I. II. III. IV. Они стоят во вполне резонном порядке. Валерий Брюсов однажды пробовал печатать сплошняком, подряд. Что эту расстановку следует переменить, мне самому на ум не приходило. Не без удивления я повиновался подсказке шифрующего квадрата.
Его первая горизонталь нам уже знакома: 3. 4; 1. 2.
Итак, бывший III куплет переходит на первое место. Повторим сей куплет, хотя и на новом месте, но пока еще в том виде, как принято его печатать, то есть в расстановке строк, полученной по «ключу Морозова».
гроза 12 года
Наст Ктотутъ намъ помогъ?
остервенение народа.
Б. зима иль р. б.?
Вряд ли можно признать грамотным навязанное публикаторами сочетание «гроза настала».
Чуть лучше было бы «настигла». Так или иначе, но ни одно из этих прочтений не содержит в себе ничего недозволенного, ничего неудобного. Тогда почему слово осталось недописанным? Ради чего после «наст» вместо окончания проставлен виток? Волнистая черта не сэкономила ни места, ни времени. Не проще ли было дописать до конца три или четыре остальные буквы?
Само слово, его значение поэт не имеет нужды скрывать.
Спрятано окончание, то есть грамматическая форма: род и число. Важно не дать понять, что к чему относится.
Как только вы допустите к рассмотрению, наряду с «настала гроза», «настигло остервенение», вы тем самым начнете предполагать, что порядок строк внутри четверостишия мог быть какой-то иной… Однажды споткнувшись, освободившись от гипноза привычных прочтений, вы начинаете вертеть, проверять на прочность и ряд других четверостиший. И придете к выводу, что во многих случаях расположение не соответствует беглому впечатлению, не подчиняется «ключу Морозова».
Который, стало быть, не столько ключ, сколько заранее приготовленная ловушка, ложный след.
Перебор четырех возможных окончаний недописанного слова дает явное предпочтение варианту «остервенение настигло». Грамматика требует дополнения, пояснения: кого настигло? После «настигло» места нет, вся строка заполнена. Значит, необходимо свободное пространство перед строкой про «остервенение». Где и должен быть помянут Наполеон, скорее всего не прямо, а косвенно.
Прочный каркас онегинской строфы состоит из трех четверостиший: перекрестное, парное, опоясывающее. Каждое из них начинается с женской рифмы. Затем парное двустишие, обе рифмы – мужские. Подбираем расстановку – единственно способную создать пробел перед «остервенением». Сразу показываю и восполнение возникшего пробела. Надеюсь, что тут нет произвола. Я позаимствовал у Пушкина присущие ему обороты и тут же воротил их на свободные места. И до тех пор, пока не объявятся более удачные варианты, позвольте полагать, что я ничего не сочинил, а всего лишь правильно вычислил.
Цифры слева определяют место в онегинской строфе.
9. Гроза двенадцатого года
10. Час от часу роптала злей:
11. Пустился далее Злодей –
12. Остервенение народа
13. Настигло… – Кто тут нам помогъ?
14. Барклай? – Зима! Иль Русский богъ!
Вставленные наугад строчки выглядят более уместно, чем ватные забивки, заполнившие середину предпоследней строки. Это троекратное топтание на месте не позволит себе ни один сколько-нибудь владеющий техникой стиха профессиональный поэт.
К тому же сочетание – «Кто тутъ намъ» – отвергается слухом. На место безударного слога попадает «тут» – словечко, лишенное возможности быть произнесенным без ударения, и потому нарушающее ритм.
Зрение также отвергает навязанное пушкинистами прочтение.
В злополучном словечке «тут» – буква «у» читается, но после нее ясно видно «с», а не «т».
Время от времени я вглядывался под разными углами в фотокопию и пытался подобрать замену. Крезус, кротус, крокус, презус, морбус, глобус и многие другие тщания не пригодились.
Правильное прочтение я, в конце концов, через пятнадцать лет отчасти увидел, отчасти сообразил.
Но быть правым – этого недостаточно. Еще надо выглядеть убедительным, не показаться изобретателем всяческих причуд.
Неожиданно крепкую поддержку приносит «прием умышленной порчи текста».
Сам по себе этот прием – не личный каприз поэта, а постоянный навык, так называемый «пароль», дополняющий любой код, любую систему шифровки. Оторвемся от испорченною места, взглянем на «разбросанные строки», взятые в целом.
Выясняется, что Пушкин не тратил силы и время на то, чтоб для каждого случая подбирать особый способ защитного обмана. Чуть ли не десять раз он повторил одну и ту же уловку.
Роль словесного мусора постоянно исполняют местоимения. Нами. Мы. Нам. Ты. Я. Тебя. Нам (вторично). Моим. Меня… Это постоянство приема позволяет в данном случае не принимать во внимание, попросту отбросить пустопорожнее «нам».
В таком случае на месте односложного «тут» первоначально должно было стоять двухсложное слово, впоследствии испорченное до неузнаваемости. Восстанавливаем пушкинский текст:
Настигло… Кто Руси помог?
Чем заметней были строчки, чем явственней бросались в глаза, тем необходимей было их приглушить, даже обессмыслить. Иначе эти «разбросанные строки» не имели бы шансов уцелеть при посмертном разборе бумаг. А в том, что он предстоит – не приходилось сомневаться. Такие мероприятия, посмертные обыски, были в порядке вещей. Шифровальные ухищрения поэт затеял потому, что стремился сохранить для потомства нечто исключительно важное, необходимое для понимания его творческой биографии.
Остается сказать, что запись про «разбросанные строки» заключает в себе лишь первую половину фразы. Окончание сокрыто в другой записи. Она считается широко известной, но пушкинисты поторопились, французские буквы приняли за русские, так как читали не в косом, а прямом наклоне. Не удивительно, что бесспорной оказалась лишь одна цифра: «X».
Продолжая наши разыскания, прежде всего подчеркнем: не с пушкинской рукописью ведем мы спор, а с антипушкинскими прочтениями специалистов. Не Пушкин, а первый публикатор, П. О. Морозов, под видом бесспорной истины обнародовал свою догадку – «Кто тутъ нам помог?».
