раньше или позже.
— Но не сейчас же!
— Полагаю, что время выбрано самое подходящее, — твердо сказал Зорге.
Он прикрыл глаза. Потерять друга и любимого человека — что еще оставалось? Ему предстояло новое, ничем не отягощенное начало. Главным в его жизни становилась разведка, свободная от личных чувств.
— Вы должны прийти к нам, Рихард, как только врач вас отпустит. Вам нужен кто-то, кто бы о вас беспокоился.
— Как это следует понимать, Эльга?
— Когда вы станете транспортабельным, то поселитесь у нас, в посольстве. Я распоряжусь оборудовать для вас большую южную комнату и буду сама за вами ухаживать, чтобы вы быстрее поправились.
— В общем-то неплохое предложение, — сказал задумчиво Зорге. — Длительное пребывание у вас в посольстве будет для меня, наверное, полезным.
Зорге поселился в квартире немецкого посла и стал внимательно ко всему присматриваться. Ему казалось, что он изменился не только внешне.
Когда Рихард оставался один, то начинал проверять свою память. Так, он попытался восстановить содержание десяти последних радиограмм и был рад, когда это удалось ему без особого труда. Затем стал вычерчивать схему организации японских сухопутных войск и, лишь когда она была почти совсем готова, понял, сколь опасна такая деятельность в нынешних условиях Страны восходящего солнца. Тогда он сжег этот лист бумаги и тщательно размешал пепел.
Снова и снова Зорге подходил к зеркалу и рассматривал в нем себя. Шрамы заживлялись хорошо, теряясь в морщинах. Лицо теперь немного походило на японскую боевую маску, изображение которой он носил с собой.
Что стало с ним за несколько лет нахождения в Токио, особенно за двенадцать месяцев с начала Второй мировой войны? Прибыл он сюда полный сил и энергии, с чувством превосходства и презрения к японцам. Теперь же стал меченым, изображающим вместо улыбки гримасы, постоянно находящимся начеку и не знающим больше покоя.
Приехав в Японию, он отказался от Германии, своей родины. Потом ему показалось, что он нашел друга в лице посла, а в Мартине Шварц — любимую женщину. Но у него не было ни времени, ни характера удержать обоих, поскольку это отразилось бы отрицательно на выполнении его великой миссии. Ныне же друг, вполне вероятно, обманывает его с его же любимой.
Что же, однако, оставалось, из-за чего стоило еще жить? Советская Россия!
Достав костюм из шкафа, Зорге начал одеваться. Авария стоила ему трех недель, трех драгоценных недель. Правда, он и с больничной койки старался руководить своей резидентурой. Информационного материала, видимо, собралось уже достаточно, и его нужно было отобрать, рассортировать и проанализировать. Во Владивостоке, конечно, давно ожидают его радиопосланий.
Эльга, вошедшая в комнату, посмотрела на него с удивлением:
— Что это вы задумали, Рихард? Что с вами происходит? Уж не собираетесь ли вы выйти на улицу?
— Вы сегодня выглядите очаровательно, Эльга.
— Не пытайтесь меня отвлечь, Рихард.
— Но это действительно так, я говорю честно.
Эльга была единственной женщиной, которой Зорге делал комплименты, и она знала об этом.
— На кого вы хотите воздействовать своей элегантностью и шиком?
— Не на вас, Рихард. Просто мы сегодня устраиваем, как обычно, концерт.
— Будет ли исполняться Бах?
— Думаю, да.
— Тогда и я пойду на концерт, — решительно произнес Зорге.
Эльга, протестуя, подняла обе руки:
— Это невозможно, Рихард! Вы еще больны. Вам, собственно, надо бы соблюдать постельный режим. Врач говорил о четырех или даже шести неделях.
— Он не первый врач, который ошибается.
Эльга подошла к нему и нежно положила руку на его больное предплечье.
— Будьте благоразумны, Рихард.
— Бах меня излечит, — упрямо произнес Зорге.
— Если вы так хотите, то можете послушать Баха и здесь. Я попрошу фрау Харих-Шнайдер сыграть для вас персонально.
— Этого нельзя требовать от этой милой женщины. Концерт страшно изматывает исполнителей.
— Рихард, — сказала Эльга, рассердившись, — вы иногда ведете себя как упрямый маленький мальчик.
— Боже мой, Эльга! Я хочу всего-навсего встать на ноги, выйти в люди и порадоваться, глядя на глупые выражения их лиц. Тут я просто не выдержу. Как вы этого не понимаете!
Эльга неодобрительно покачала головой и сказала примирительно:
— Вы безнадежный человек, Рихард. Хорошо. Поступайте по своему усмотрению. Но тогда наденьте темный костюм. Через четверть часа я за вами зайду.
— Ну вот, — отреагировал Зорге. — Что же не сразу-то?
Эльга ушла, а Зорге подготовил свой темно-синий костюм из грубой шерстяной меланжевой пряжи и серую шелковую рубашку. Одевшись, он нагнулся, чтобы зашнуровать ботинки, и вдруг почувствовал боль в затылке, вызвавшую головокружение. Упав на ковер, он несколько секунд пролежал неподвижно, а очнувшись, стал массировать здоровой рукой голову.
С трудом поднявшись на ноги, Рихард взглянул в настенное зеркало и увидел в нем согбенного человека с искаженным пепельно-серым лицом. Ухмыльнувшись своему отражению, он подумал было броситься в кровать, чтобы уснуть и забыть обо всем. Однако встряхнулся и закончил одеваться. Когда Эльга зашла за ним, он был готов.
— Вид глупых рож должен подействовать на меня благотворно, — сказал Зорге и добавил: — Вперед!
— Прежде чем мы отправимся, — озабоченно заметила Эльга, — должна вас предупредить, что среди присутствующих будет и Мартина Шварц.
— Кто такая Мартина Шварц? — с недоброй усмешкой спросил он. — Никогда не слышал этого имени.
— Я ее не приглашала, Рихард.
— Уж не господин ли посол лично?
— А если даже и так?
— Даю благословение! — воскликнул Зорге. — Они достойны друг друга.
— Вы все же не совсем здоровы, Рихард.
— Здоров, вполне здоров. Могу вырвать деревья с корнем и выпить целую бочку рома. Чувствую в себе даже силу послушать Баха. Пошли!
Эльга медленно двинулась вперед, зная, что он еще очень слаб,
