Снятие с оперативного картотечного учета такого числа лиц, не представляющих общественной опасности, свидетельствовало о концептуальной перестройке самих органов госбезопасности в условиях демократизации общества. Могу считать себя причастным к принятию такого принципиального решения.
КГБ республики можно было продолжать будничную контрразведывательную работу, если бы не одно существенное обстоятельство, вызвавшее осложнение оперативной обстановки в республике.
В конце 1987 года в нашей стране произошло не очень известное широкой общественности событие, последствия которого проявились в последующие годы горбачевской перестройки. Решением самого «верха» в порядке индивидуального помилования из мест заключения досрочно освобождались лица, отбывающие наказание за тяжкие государственные преступления. В их числе — особо опасные рецидивисты, антисоветчики, идейные противники существующего советского строя. В пропагандистском плане этот действительно гуманный акт преподносился накануне 70-й годовщины Октябрьской революции как достигнутый позитивный итог политики перестройки, демократизации общества: государство становилось сильным, не боялось миловать врагов советской власти. Запад известили о том, что в местах лишения свободы в нашей стране нет политических заключенных. От досрочно освобождавшихся из заключения лиц требовалось немногое: дать под честное слово подписку о том, что они, получив волю, не будут продолжать какую-либо антиобщественную деятельность. Из числа узников ГУЛАГа были и такие лица, которые отказывались давать письменные обязательства, их пришлось уговаривать, и они были освобождены. Не зря появились, может быть, слишком образные оценки благородного жеста досрочного освобождения из лагерей: «…я всегда удивлялся политике КГБ в отношении политических придурков. Не государственная безопасность, а санаторий! Вместо того чтобы изолировать всевозможных извращенцев — ведь они-то пополняют штат перманентных революционеров — им дают больше и больше прав: Горбачев действует в том же духе».
Согласно этому решению советского руководства, в республику вернулись более 60 человек, отбывавших наказание за враждебные социалистическому строю действия. Вскоре многие из них нарушили данное государству слово и возобновили конспиративную антиобщественную деятельность. Наиболее влиятельные из них стали лидерами оппозиционного движения, продолжили обработку своих единомышленников на основе идей национализма и сепаратизма, создания альтернативных КПСС политических партий и движений.
Органы КГБ республики не скрывали своего отношения к нарушителям слова. В частности, я выступил в республиканской прессе: «…среди освобожденных остаются люди, которые по-прежнему продолжают ориентироваться на установки западных подрывных центров, блокироваться с политическими экстремистами и националистами в других регионах страны, инспирируют проведение антиобщественных акций. Их поведение зачастую приобретает демагогический и провокационный характер, особенно в попытках предстать в качестве неких «новоявленных лидеров оппозиции», «борцов» за национальные интересы и «самостийную Украину». Некоторые спекулятивно пытаются выдавать себя за «жертв застойного периода». Нередко их требования и призывы направлены против задач, решаемых сейчас в стране и республике».
Нетрудно понять и нас, служителей закона, что несоблюдением своих обязательств перед государством эти лица внесли тогда дисгармонию в гражданское общество.
Я могу поделиться некоторыми своими «секретными» наблюдениями, которые вынес из ознакомления со статистикой ведущихся разработок конкретных граждан. Для огромной республики инспираторов антиобщественной деятельности было немного. В восточных областных управлениях КГБ серьезные оперативные дела на подобную категорию лиц отсутствовали: просто не было нарушителей закона, заслуживающих нашего оперативного внимания. Но, как показала дальнейшая жизнь, опасность для будущего нашего государства будет исходить с неожиданной стороны.
Несмотря на относительно благоприятную общественно-политическую обстановку, в КГБ не наблюдалось благодушия и недооценки возможных рисков для безопасности республики. В подписанном мною отчете в Москву и ЦК КПУ о работе КГБ Украинской ССР за 1987 год содержался предостерегающий вывод: «Более скоординированный и ухищренный характер приобрела враждебная деятельность зарубежных антисоветских, особенно оуновских, центров, усилилось подстрекательство националистических элементов против существующего на Украине государственного и общественного строя с конечной целью ее «отрыва от СССР» и образования «самостоятельного украинского государства». В период пика горбачевской перестройки это был крайне настораживающий вывод.
Завершение первого года пребывания на Украине оказалось для меня исключительно памятным. Оно совпало с датой 70-летия создания ВЧК — КГБ (20 декабря 1987 года), которое праздновалось органами государственной безопасности по всей стране. Тогда же мною было дано первое интервью с заголовком «Не создавать врагов там, где их нет» республиканской газете.
Накануне юбилея Щербицкий сказал мне, что на торжественное собрание в Москве собирается пойти Горбачев, но выступать перед чекистами не будет. «А я, — сказал он, — на заседании Политбюро ЦК заявил, что пойду в коллектив своего республиканского КГБ и там выступлю. Подготовьте мне тезисы на три-пять минут». Я ответил, что с участием его помощника Валерия Врублевского такое выступление подготовлено. И поинтересовался: «Почему же Горбачев не собирается выступить перед сотрудниками центрального аппарата в Москве?» Щербицкий помедлил с ответом, закурил (это он делал, как правило, в напряженные минуты) и произнес: «Ну, вы Горбачева еще узнаете…» Впервые так откровенно сказанные Щербицким слова о Генеральном секретаре ЦК КПСС заставили задуматься.
Щербицкий сдержал обещание: в день 70-летия органов КГБ обратился к сотрудникам Комитета с приветствием. По его оценке, в последнее время заметно изменился стиль работы, улучшился морально-психологический климат коллектива, повысилась информированность ЦК, правительства и партийных органов в областях. Оторвавшись от текста, сказал, что его личные опасения в связи с назначением нового председателя КГБ исчезли, и добавил несколько приятных для меня фраз. Это являлось свидетельством доверия к моим делам и начинаниям, без чего трудно было работать в союзной республике.
Мне удалось упросить Щербицкого остаться на праздничный концерт, который подготовила наша художественная самодеятельность. Вспоминаю, когда украинские песни исполнял майор Анатолий Сахно, Щербицкий восхищался и не верил, что поет талантливый оперативный работник, а не профессиональный артист.
