– Не знаю. Может, и затронет. Но пока никто ничего не говорил. По-моему, они сами не верят в это шпионство, просто у них есть разнарядка, сколько человек надо посадить каждый год. Это же дармовая рабочая сила.
– А почему твой брат пишет о каких-то зачетах – четыре дня за один? Ты понимаешь, что это значит?
Старший сын Петра Степановича долго молчал. Потом сказал.
– Это значит, что мой брат работает на урановых рудниках. В Певеке, на Чукотке.
Вся посуда была вымыта, и старшему сыну Петра Степановича пришлось повернуться лицом к отцу. Тот сидел все с тем же неподвижным каменным лицом, и по нему текли слезы.
Младший сын Петра Степановича в то время еще учился в школе. Школы во время войны сделали, как до революции, – отдельно мужские, отдельно женские, младший сын Петра Степановича пошел в первый класс уже в мужскую школу. Петр Степанович не знал, что об этом думать. Когда он учился в реальном училище, там женского пола не наблюдалось, может быть, и надо было вернуться к тем временам? Не так уж было и плохо, если не считать эксплуатации человека человеком. А с другой стороны, Петр Степанович уже отвык от того, к чему привык при царе, и теперь всякие нововведения старых порядков вызывали у него, как у человека критически мыслящего, недоумения и даже едкие замечания.
К ним иногда захаживали в гости двое военкоматских, бывшие сослуживцы первого мужа Любови Петровны, из одного с ним военного училища. Они всю войну прошли, а теперь работали на заслуженном отдыхе в военкомате в чине то ли майоров, то ли подполковников. Любовь Петровна, когда встречала кого-нибудь из них на улице, упрекала:
– Коль, что-то вы меня совсем забыли. Зашли бы, посидели, вспомнили молодость.
Вот они и заходили. Петр Степанович любил с ними покалякать, и тон его при этом был покровительственно-иронический. Все-таки он был старше их лет на десять и, конечно, умудреннее.
– А, золотопогонники пришли! – говорил Петр Степанович, вернувшись с работы и застав гостей уже за столом с Любовью Петровной, по крайней мере, после первого чокания.
– Здравствуйте, господа офицеры! – Он подсаживался к столу.
– Как вошел в комнату, сразу не разобрался, думал, снова Деникин заявился, и меня сейчас будут в тюрьму брать.
Они не обижались, даже смеялись:
– Мы только мобилизовать можем, сажают другие. Также и с сыном иногда разговаривал:
– Ну, как там у тебя дела в мужской гимназии? Закон Божий еще не ввели?
Школьными делами сына больше Любовь Петровна занималась, да и ей не приходилось в них особенно встревать. Сыновья Петра Степановича, как один, в школе учились хорошо, особых забот с ними не было. За всю учебу родителей только два раза вызывали к директору школы, и то не по учебным вопросам, а по политическим. Первый раз – с целью выявления националистических настроений, это еще до войны было, когда старший сын нарисовал желто-голубой пейзаж. А второй раз – уже теперь, по совсем смехотворному поводу.
Младший сын был уже в седьмом классе, и какой-то дурак придумал игру: на переменке закрывали класс изнутри, засовывая ножку стула в ручку двери, и с криком «кастрировать!» налетали гурьбой на какого-нибудь одноклассника, спускали ему штаны и с гоготом рисовали ему мелом внизу живота пятиконечную звезду или что-нибудь еще. Кто-то, видно, наябедничал родителям, дирекция школы переполошилась, началось расследование: надо было выявить зачинщика. И почему-то решили, что зачинщиком был младший сын Петра Степановича, староста класса и физически самый сильный. Пришлось Любови Петровне идти в школу объясняться.
Младший сын Петра Степановича согласился с тем, что игра глупая, но зачинщиком себя не считал. У него выходило, что никаких зачинщиков и не было, идея носилась в воздухе. А то, что он, как староста класса, не только не прекратил глупую игру, но даже принимал в ней участие, так это была его ошибка, которую он признавал.
Разговор происходил в кабинете директора, где, кроме него, Любови Петровны и младшего сына Петра Степановича, присутствовала учительница истории – секретарь школьной партийной организации. Если бы младший сын Петра Степановича был какой-нибудь двоечник, злостный нарушитель дисциплины, то его можно было бы очень просто исключить из школы, не дать ему поступить в восьмой класс, вообще как-нибудь примерно наказать. Но он был хорошим учеником, гордостью школы на спортивных соревнованиях, дирекция и партийная организация были в затруднении.
– Ты же пионер, ты должен знать, что означает пятиконечная звезда. Что она символизирует? – спросила учительница истории. Говорить о собственно спускании штанов она постеснялась.
– Она символизирует единство интересов трудящихся пяти континентов, – ответил младший сын Петра Степановича.
– Ну, вот видишь! – воскликнула учительница истории.
Потом она добавила еще несколько слов о великих стройках коммунизма и о борьбе за мир во всем мире, все это, по ее мнению, были несовместимо с подобными хулиганскими выходками.
Младший сын Петра Степановича был вынужден согласиться с ней и пообещать, что он больше никогда не допустит повторения подобных глупых игр…
– Хулиганских выходок! – прервала его учительница истории… да, хулиганских выходок, и вообще будет более ответственно относиться к своим обязанностям старосты класса.
Петр Степанович, получивший полную информацию от Любови Петровны, счел отцовским долгом тоже поговорить с сыном. Но что ему сказать?
– Я не понимаю, – начал он, – это просто какие-то «Очерки бурсы»! Ты читал?
– Читал, ну и что?
В самом деле, ну и что? У Петра Степановича так получилось, что он мало имел возможности наблюдать старших сыновей в подростковом возрасте, время к этому не располагало. Поэтому его удивила легкая интонация бунта, расслышанная им в этом «ну и что?». Надо было найти убедительные аргументы.
– Люди скоро будут летать на Луну, – заметил он резонно. – Так уж, наверно, не бурсаки полетят!
Но младший сын Петра Степановича, кажется, не очень следил за ходом его мыслей, у него были свои.
– Пашка настучал, я точно понял, когда она заговорила про звезду. Когда рисовали серп и молот, его не было, она про это и не знает. А то бы тоже припомнила. Ну ладно..! (Интонация была угрожающей, а кроме того, по мелодии фразы видно было, что перед восклицательным знаком, там, где у нас стоит многоточие, у него должно было возникнуть какое-то слово, вроде «сука!», но он знал, что отец этого не переносит, и удержался).
– «Она!» – передразнил Петр Степанович. – Не она, а Валентина Алексеевна! Смотри мне! Чтобы больше этого не было! Ты думаешь, у родителей других дел нет, как ходить к тебе в школу!
