Просматривая записки сына, Петр Иванович подчеркивал, что в них ново и особенно ценно. С одобрением высказывался о том, как сын «верблюжью колючку» описал.
— Это кормовое растение живет в знойных степях, я слышал, но доподлиннейшие сведения о нем читаю впервые.
Лишь в августе, окончательно выздоровев, Николаи Рычков засел за бумаги, а через три недели выехал в Башкирию, где продолжил топографические и натуральные исследования южной части уфимской провинции. Вернулся домой в октябре, начисто переписал свои «Дневные заметки» и отправился с этим научным трудом-отчетом в Петербург.
В Академии наук новое сочинение Николая Рычкова встретили с одобрением и без промедления опубликовали в начале 1772 года. Чуть погодя «Дневные заметки» были переведены на немецкий язык и изданы в Риге.
Успех окрылил молодого естествоиспытателя. Однако занятия географической наукой, требующие знаний, воли и здоровья, не давали почти никаких средств для жизни, материально не вознаграждались. В экспедицию профессора Палласа Николай Рычков был назначен с жалованьем двести рублей в год. Эта мизерная оплата нелегкого, связанного с частыми отлучками из дому, рискованного труда явилась одной из главных помех продолжению занятий Николая географической наукой. Не имея постоянных средств для содержания своей молодой семьи, двадцатипятилетний путешественник, адъюнкт Императорской Академии наук вынужден был оставить науку и занять пост чиновника. Возле Царицына открылся Ахтубский шелковый завод, куда Николай Рычков был вскоре определен директором.
Петр Иванович горевал, что не мог материально поддержать сына, создать ему условия для продолжения научного ремесла Рычков-отец к этому времени сам был отягощен житейскими неурядицами, лишениями, бедностью и все чаще озадачивался тем, как прокормить свое многолюдное семейство, где бы устроиться на службу.
Нужда свой закон пишет.
Народная пословица.
В апреле 1766 года в письме к Миллеру Петр Иванович сообщал:
«На сих днях бежал у меня с заводу слуга, кой был тут приказчиком: унес с собою и последние мои деньжонки. И так не знаю, как исправляться. Продаю оренбургский мой двор, но и на то купца нет — я уже за половину цены рад бы его отдать. Мое намерение в том ныне состоит, чтобы, распродав все и вступя в службу с жалованьем, предать всего себя на услуги Отечеству…»
В декабре того же года он отметил в своих «Записках»: «К великому моему огорчению и убытку, сделался тут пожар, от которого медь и заводские машины сгорели и завод сделался недействительным».
Эти несчастья и прочие хозяйственные неудачи разорили Рычкова. Деятельного помещика-предпринимателя из него не получилось, поскольку свои пашни, пасеку, медеплавильные печи он использовал в основном не для производства прибыльной продукции, а для проведения нескончаемых опытов. Глава многочисленного семейства, он остро ощущал свои обязанности перед ним: прежде всего нужно обеспечить детей хлебом насущным, а потом заниматься наукой, творчеством. К тому же запасы материала для научной работы стали у него оскудевать.
Устранясь от службы, Рычков во многом утратил возможность воздействовать на ход событий в крае. Научные и литературные занятия же в те времена мало почитались в обществе и, как уже сказано, материально не поощрялись. Не поэтому ли Рычков начинает искать способы применения своих знания, сил и таланта на ином поприще.
Вспомнив, что при дворе императрицы учреждена особая правительственная «Комиссия о коммерции», куда его когда-то приглашали сотрудничать, Рычков пишет большую статью «Мнение о распространении оренбургской коммерции в дальнейшие азиатские стороны и о средствах к тому надлежащих» и посылает ее академику Миллеру с припиской-уведомлением, что он в названной комиссии готов работать. Однако один из руководителей ее, Григорий Теплов, через Миллера передал Рычкову, что «Мнение» его и он сам не скоро еще понадобятся. «Так что не думайте быть скоро вызванным для того, — резюмировал Миллер. — Да и зачем вам желать этого. Не лучше ли спокойно проводить свою старость дома и в своем семействе? По крайней мере я думал бы так, бывши на вашем месте».
Странный совет. Знавший о могучем потенциале Рычкова как талантливого историка и географа, Миллер наставлял его, 55-летнего ученого, бросить все дела и в деревенском уединении тихонько доживать свой век.
Рычков делает попытку устроиться директором Казанской гимназии, не пугаясь того, что предшественник основательно запустил в ней работу: учителям более полугода не выплачивали жалованье, здание нуждалось в ремонте…
Но директором назначили другого.
В марте 1767 года Петр Иванович едет в Москву, куда недавно из Петербурга перебрался царский двор. В своих автобиографических «Записках» он вспоминает об этом визите так: «12 марта я имел счастие представиться Ея Величеству и удостоился из уст ея услышать следующие слова: «Я известна, что вы довольно трудитесь на пользу Отечества, за что вам благодарна». Рычков преподнес Екатерине II свою новую книгу «Опыт Казанской истории», написав автограф. Императрица приняла ее с благодарностью и более часа в парадной своей опочивальне разговаривала с автором, расспрашивая о городе Оренбурге, о ситуации тамошних мест, о хлебопашестве, о коммерции так снисходительно и милостиво, что тот день запомнился Петру Ивановичу «наилучшим и счастливейшим в жизни».
О многих оренбургских новостях и проблемах поведал Рычков императрице, только о себе, о безуспешном поиске места службы не замолвил ни словечка. В беседе участвовал его сиятельство граф Григорий Орлов, всемогущий придворный сановник. Казалось бы, Рычкову представился удобный случай обратить внимание этих царедворцев на незавидное свое житейское положение. Не воспользовался, промолчал.
Выйдя из хором императрицы, пошел бродить по Москве, разыскивая адреса своих старых приятелей. По их совету он обратился в герольдмейстерскую контору с просьбой принять его на службу. Но вакансии там не оказалось. Ждать долго Рычков не мог: для длительного проживания в Москве у него не было денег. Поэтому он в мае выехал из столицы в Спасское, оставив в некоторых московских учреждениях свои координаты, на случай, если в ближайшее время для него окажется свободное место службы.
Вскоре прослышал, что освобождается должность помощника губернатора в Казани. «Невозможно ль вам самим, ежели пристойно и обстоятельства дозволят, побывать у его сиятельства генерал-прокурора и употребить ваше в том ходатайство?» — пишет он Миллеру.
