Выпало красное.
— Я так и знала, — сказала Валя.
— Данелии кредит на девятьсот, — распорядился Садулыч.
Дали девять фишек по сто и снова принесли бумагу на подпись. Садулыч опять поставил на черное.
— Надо — на красное, я чувствую! — переживала Валя.
Выпало красное.
— Я же говорила!
— Что-то не идет, — вздохнул Садулыч. — Данелия — кредит на тысячу восемьсот.
Расписался. Играем. За час ни разу не выпало черное. Мой долг вырос до восьми тысяч двести. Я начал нервничать. А Садулыч невозмутимо попивал виски с содовой. Крутанули.
— Блин, опять красное! — не выдержала Валя. — Ты что, специально?! — спросила она дилера.
— Фортуна — дама непредсказуемая, — сказал Садулыч и опять поставил на черное. И опять выпало красное.
— Мужчина, поставьте хоть раз на красное! — не выдержала Валя. — Что вы такой упертый?!
— На красное? Здесь одиннадцать тысяч пятьсот. Отвечаешь? Валя молчит.
— Что молчишь?
— Нет, конечно.
— Тогда помалкивай, — сказал Садулыч и снова поставил на черное, снова отхлебнул виски (он потягивал виски, и ему доливали).
А когда мой долг дошел до сорока пяти тысяч, Садулыч и вовсе заснул.
— Вырубился, — сказала Валя. — А давайте, пока он отдыхает, сами сыграем. Молодой человек, — обратилась она к дилеру, — Данилову — кредит на сорок пять и расписку пусть несут.
— Извините, барышня, — дилер развел руками, — без приказа не могу, — и он показал на спящего Садулыча.
— Надо будить, — сказала Валя. Я тихо позвал:
— Садулыч.
— Стоп, стоп, режиссер. Не надо, — передумала Валя, — а то вдруг обозлится и пошлет нас. Скажет, сами играйте!
Сидим, ждем. Думаю: «А что, если он не вспомнит?»
— А если он не вспомнит? — сказала Валя.
— Все может быть.
— А вы сами-то крутой?
— Да не очень.
— А они знают, где вы живете?
— Найдут.
— А может, вам вообще из Москвы мотануть? Или у вас квартира?
— Квартира.
— Большая?
— Большая.
— Тогда не так страшно, можно с доплатой на меньшую поменять. У меня риелтор знакомый есть, Вася Прохонкин, он тоже из Воронежа. Я вас познакомлю, — успокоила меня Валя.
— Большое спасибо, Валентина.
Четыре часа утра. Раздвинули шторы. За окном светало. Народ почти весь разошелся.
— Николай Садулыч, — к Садулычу подошел менеджер и потрепал по плечу, — закрываемся.
Проснулся Садулыч. Потянулся.
— Извините. Прошлую ночь совсем не спал. Георгий, сколько мы должны? Сорок пять? Дайте на сорок пять.
Я написал расписку. Стало девяносто тысяч. Садулыч поставил 45 на черное и выиграл.
— А ты говорила, красное, — сказал он Вале. Садулыч порвал мои расписки и бросил их в урну.
— А ты волновался. Это же пластмасса.
И в кассе мне выплатили мои сто и пятьдесят для хорошего настроения.
— Вот твои пятьдесят, — сказал я Вале.
— Не надо, закрыто уже все.
— Бери, для хорошего настроения.
— Ну, ладно.
Вышли. Подошли к моей машине.
— Вы в какую сторону?
— В центр.
— До такси подбросите?
— А ты где живешь?
— В Сокольниках.
— Я тебя подкину. Садись.
— Спасибо. Сели. Поехали.
— Режиссер, за идею сто. В следующий раз, когда маэстро спросит, скажите, что две тысячи проиграли. Он вам отыграет. Хорошие бабки можно сделать.
— Не пройдет. У них строгий учет — кто сколько выиграл, сколько проиграл.
— А… не продумала.
На Пушкинской площади проезжали мимо казино «Шангрила».
— О, а тут еще открыто, — обрадовалась Валя. — Пошли, порвем их, режиссер!
— Я пас.
— Тогда я сама пойду! Остановите. Я притормозил у тротуара.
— Режиссер, дайте мне сто до завтра. Завтра на работу принесу. Мне повезет! Я чувствую.
— На, держи. — Я протянул ей сто долларов. Валя вышла.
— Бай-бай, — и она пошла.
Завтра, как я и думал, мне никто ничего на студию не принес. А в декабре, когда я монтировал фильм «Фортуна», Эдик Вайсберг принес мне конверт.
— Георгий Николаевич, Арину Михайловну помните? Она нам натурщиц для компромата приводила.
— Помню.
— Вот. Просила вам передать, — он протянул мне конверт.
В конверте было сто двадцать долларов. И записка: «Возвращаю сто двадцать. А пятьдесят вы мне подарили, для настроения. Света и радости вам, Георгий Николаевич! В.»
Вале, наверное, наконец-то повезло.
Спасибо, Валентина! Дай бог, чтобы у тебя жизнь устроилась.
На этом фильме было впервые два композитора — Гия Канчели и Игорь Назарук. Игорь — композитор и пианист-виртуоз, импровизатор. С ним я работаю уже сорок лет. Он на каждом фильме предлагал что-то интересное, и многое мы использовали. Это он на фильме «Кин-дза-дза!» придумал и исполнил звук «бритвой по стеклу».
«Фортуну» показывали на фестивале «Кинотавр» в Сочи. Смотрели хорошо. Смеялись, аплодировали, а когда фильм кончился, поздравляли, жали руку, говорили приятные слова. И я был горд таким успехом.
На следующий год там же показывал свой фильм мой молодой коллега. Смотрели еще лучше, чем фильм «Фортуна». Больше смеялись и громче аплодировали. А после просмотра коллегу бурно поздравляли. Обнимали, целовали. Затискали в объятиях. И он был горд своим успехом. А когда зрители после просмотра потянулись из кинотеатра в гостиницу, они начали делиться впечатлениями:
— Как ему не стыдно такую лабуду снимать? — сказал один.
— Да, большей дряни я не видела! — сказала другая. И все вокруг были согласны с такой оценкой. А я подумал: «Что есть истина?»
Если бы кто-нибудь предложил мне:
— Если хочешь, можешь заново родиться и выбрать место рождения. Например, Сан-Франциско, Париж, Амстердам, Монако, выбирай любое, хоть острова Фиджи!
Я бы ответил:
— Хочу родиться в СССР, в Тбилиси, в 30-м году.
— Почему? Ведь за время твоей жизни в вашей стране столько было тягот и напастей! Бедность, концлагеря, расстрелы, война, голод, разруха…
— Ладно, ладно, хватит, сам знаю… Хочу родиться только там и тогда, где родился. Если я появлюсь на свет где-то в Голландии или Франции, я не встречу по дороге жизни своих близких и друзей. Будут попадаться другие. Может, даже хорошие. А на хрена мне хорошие голландцы или хорошие французы?!Мне нужны мои, какие они есть! И те, кто живы, и те, кто в памяти.
В 99 году моему сыну Кольке, главному в моей памяти, исполнилось бы 40 лет, и моя жена Галя устроила выставку и назвала ее «3 Д» (Данелия Николай, Данелия Кирилл, Данелия Георгий).
