Никаких диссидентских выходок окололитературной богемы в Коктебеле я в 1968-м и последующих годах не видел. Зато их сейчас в красках описывают «очевидцы». Я же видел иные эпизоды. Вот один старец описал в стихах груди своей любовницы и громко читал в Литфонде, а другой сочинил пародию на него, где «груди» рифмовались с «муди»… Ну а мне показали опубликованные официальные стихи «любителя грудей». Там он предлагал мадонну свести с иконы под локоток и показать, как трудятся замечательные советские женщины.
К «радянским писменникам» мы, студенты, относились без всякого пиетета. Уж слишком резок был контраст между их официальным творчеством и выступлениями перед телекамерами с тем, как они пьянствовали с голыми девицами и поносили советскую власть на коктебельских пляжах. Помню, я опоздал и заставил 15 минут ждать подругу у входа в Литфонд. Подхожу, она смеется. К ней клеился важный павлин-«писменник» и предлагал сходить к нему в номер в Литфонд отведать коллекционного вина. Она отнекивалась, а он: «Вы же не девочка». «Верно, я сплю с мужиками через одного, но именно ты „через“».
В целом студенты в Коктебеле были настроены весьма оппозиционно по отношению к советской партноменклатуре. Прямо на набережной молодежь громко включала транзисторы и слушала передачи «Голос Америки» и «Би-би-си», пели недозволенные песни Окуджавы и Галича. Ах, как нам нравилось: «Мы поехали за город, а за городом дожди, а за городом заборы, за заборами вожди». Наивные, мы думали, что после исчезновения партаппаратчиков исчезнут редкие заборы в Подмосковье. Нам и в голову не приходило, что этих «заборов» при демократах станет на два порядка больше.
На мой взгляд, диссидентство коктебельского студенчества было не от плохой жизни, а именно от хорошей. Да, да! Я совсем не преувеличиваю. Цены на жилье, вино и еду были просто смешными. Каждому студенту было гарантировано, что он станет инженером, бухгалтером, конструктором и т. д. В Коктебеле мы не думали о карьере, а лишь о солнце, море и загорелых телах наших подруг. Если не ошибаюсь, тогда в Коктебеле было всего лишь два ресторана – в поселке и в Литфонде. В деньгах я не особенно нуждался: помогали обеспеченные родители и сам занимался репетиторством. Но в ресторан я ни разу не ходил. Куда приятнее было взять пару бутылок «Кокура сурожского», «Муската белого» или «Хереса крепкого» и отправиться с подругой ночевать на пляж. Естественно, купались нагишом, изредка, правда, включался мощный пограничный прожектор и раздавался хохот, поскольку рядом в таком же виде плескались отдельные парочки и даже большие компании.
Днем же голышом купаться у Литфонда было нельзя. Рядом было построено несколько пансионатов, и приходилось уходить к бухтам Карадага или, наоборот, в сторону поселка Орджоникидзе. Там, начиная с подступов к мысу Хамелеон, на много километров простирался неофициальный нудистский пляж. Публика была в основном 16-30-летняя. Пожилых нудистов в те годы встречалось очень мало. Власти нудистов в конце 1960-х – 1970-х годах игнорировали. По крайней мере, я ни разу не слышал о каких-то инцидентах. Зато совковые личности обоих полов систематически появлялись на этих пляжах и вполголоса обличали нудистов.
В бухтах Карадага и у Хамелеона непрерывно щелкали фотоаппараты. Советская цензура запрещала фотографировать даже обнаженную женскую грудь, не говоря уж об остальных деталях. Правда, речь шла только о белых женщинах. У меня где-то валяется подшивка журнала «Пионер» за 1930-1940-е годы, где есть много фотографий голых негритянок. Но это тогда не считалось порнографией, несмотря на официальный интернационализм большевиков.
Зато в Коктебеле народ снимал обнаженную натуру во всех мыслимых и немыслимых позах совершенно открыто, не стесняясь прохожих и соседей по пляжу. Иной раз один фотограф находился от другого на расстоянии нескольких метров. Любопытно, что практически никто из наших подруг не требовал потом фотокарточек. Они снимались ради любви к искусству и, возможно, любви к нам.
Сдавать фотопленки на проявку и печать в официальные фотомастерские было рискованно, поскольку там мастера были обязаны передавать «органам» все снимки с «порнографией». Зато фото было плохим или хорошим, но нашим искусством. Автоматов тогда не было, и мы сами выбирали и диафрагму, и выдержку, сами проявляли пленки, включая слайды, и сами печатали фотографии.
Вопреки современным обличительным статьям бывших диссидентов массовых репрессивных мер в области морали с середины 1960-х по1980-е годы коммунистические власти не предпринимали. Поведение властей я бы сравнил с поведением командования американской армии в начале XXI века в отношении военнослужащих-гомосексуалистов: «не говори, не спрашивай». То есть не высовывайся со своим сексом, и тебя никто не тронет.
Мне неизвестно ни одной попытки советских или партийных властей женить кого-либо «на пузе», хотя в 1940-1950-х годах таковое еще имело место. Если и было давление на нежелавших жениться студентов, то оно в основном носило экономический характер. Например, студент «обрюхатил» однокурсницу, а ее дядя-декан пригрозил «злодею» лишить его места в общежитии под каким-то надуманным предлогом. И бедолага, плача, пошел в ЗАГС.
Тем не менее «продвинутое» студенчество 1960-1970-х годов считало, что советская власть притесняет у нас секс. Предметом нашей зависти была жизнь студентов Латинского квартала в Париже. Русские эмигранты еще в начале XX века с восхищением писали о том, что студенты устраивают выпускной бал, куда они сами являются в черных смокингах, а их девицы – в одних туфельках. Ну а что творилось в студенческих коммунах Парижа в 1968 году, я и писать не рискну.
Самое забавное, что советская пропаганда активно поддерживала наши иллюзии о свободе секса в Западной Европе и США. Ни один советский фильм о жизни на Западе не обходился без ресторанов, баров, канкана, стриптиза, проституции, «беспорядочных половых связей» и т. д. И невдомек было нам, что жизнь московских и ленинградских студентов в 1960-1970-х годах была несоизмеримо более свободной в области секса, нежели жизнь американских обывателей в их провинциальных городах как тогда, так и сейчас, в 2014 году. Пусть у нас не было индустрии секса, зато у нас был доморощенный советский секс, да еще какой!
Мне до сих пор непонятно, почему наша пропаганда не использовала секс (ладно, назовем его эротикой) для рекламы «советского образа жизни»? Неужели непонятно, что социализм с карнавалами и полуголыми загорелыми красотками куда популярнее, нежели официальный социализм с бесполыми комсомолками, спортсменками и ударницами, навязываемыми нам книгами и кино 1950-1970-х годов? Фидель Кастро это понимал, а наши вожди были в этом отношении скудоумны.
