Коллектив авторов Биографии и мемуары - Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века

Но благодаря обильному содействию новичков, самая иллюминация в данный благоприятный момент словно из земли вырастала, а в случае приближения начальства мгновенно, так же искусно, бесследно исчезала. А как только начальство удалялось, все опять появлялось в несколько минут.

Главные же потехи с новичками происходили поздно вечером перед ужином и особенно после него. Иногда, возвращаясь из вечерних классов, некоторые «старички» заводили потехи, но кратковременные. Например, въезжали в камеры верхом на новичках, с правой ноги галопом. Или приказывали просто нести себя на руках, как римского триумфатора, а не то вразвалку, как пьяных носят. <…>

Вечером новичку приходилось часто по воле «старичков» отрываться от приготовления уроков для досадного вздора, рисковать завтра получить плохой балл. То чеши кому-нибудь спину, то рассказывай сказки, как старая няня, покуда тот дремлет; то скоморошничай, как ученая обезьяна. <…> Еще было хуже, если какой-нибудь «старичок» пошлет новичка, например, передать другому «старичку» грубость, ругательство или вообще что-нибудь неприятное. Посол рискует быть вздутым, если исполнит поручение, получателем, а если не исполнит, то посылавшим.

Между «старичками» было немало художественных артистических натур. При мне, в 1853–1858 годах, было несколько завзятых меломанов, любителей, певцов. <…> Были юноши, хорошо понимавшие и исполнявшие музыку на фортепьяно, скрипке, виолончели. По субботам брали в складчину ложу в третьем ярусе Большого театра и наслаждались оперой; в Великом посту посещали концерты. <…> Эти артистические натуры редко приставали к новичкам; но они ими пользовались для удовлетворения своих художественных вкусов. Устраивали в училище концерты, хоровое пение, разыгрывали сцены из любимых опер, иногда в костюмах сами, иногда при исключительном участии новичков[32]. <…>

Надо заметить, что, невзирая на рабское положение, в которое неписаный кодекс ставил каждого новичка, этот же кодекс (довольно непоследовательно, правда) ограждал некоторые его права. <…> Пощечины никто новичку дать не мог. «Старичок» также, ни в каком случае, не имел права вводить новичка в расходы, как это делалось, говорят, в некоторых других заведениях.

Если какой-нибудь «старичок» требовал от новичка хотя бы папиросу (которую все-таки нужно было купить), то он делал это исподтишка. Если другие «старички» узнавали, то подвергали своего товарища строгому порицанию; иной раз «семейному», так сказать, наказанию: запрут в своем классе и вздуют.

Это правило тесно связано с одной из прекраснейших черт Артиллерийского училища. Там господствовало полнейшее отсутствие всякого различия, в смысле товарищеских отношений, между богатыми и бедными, между детьми важных, знатных фамилий и сыновьями скромнейших провинциальных помещиков. В этом смысле товарищество устанавливалось тотчас же по вступлении в заведение и закреплялось на всю жизнь.

Это, может быть, одна из причин существования во всей русской артиллерии отменного товарищеского духа, которым артиллеристы справедливо гордились…

Фирсов Н. Новички. (Из воспоминаний о Михайловском артиллерийском училище пятидесятых годов прошлого века) // Русская старина. 1903. Т. 116. Ne 10. С. 43–63.

В мае месяце 1858 года воспитанники военно-учебных заведений готовились к царскому смотру, образуя из себя отряд, командование которым было вверено директору 2-го кадетского корпуса генералу Степанову. Отряд состоял из 6 батальонов, батареи Михайловского артиллерийского училища и эскадрона Школы кавалерийских юнкеров.

В день высочайшего смотра отряд выстроился на Марсовом поле и по принятому порядку, после встречи государю, проделал все ружейные приемы под общую команду начальника отряда, произвел построения и хождения в колоннах и каре и уже готовился к церемониальному маршу, как произошло нечто необычайное: пока пехота строилась к церемониальному маршу, государь производил, по обыкновению, смотры училищам — сперва Артиллерийскому, а затем Кавалерийскому, и вдруг, неожиданно, по окончании смотра последнему, вызвал выпускных юнкеров и поздравил их с производством в офицеры, а это предвещало, что выпускные воспитанники других бывших на смотру заведений отставлены от производства, так как обыкновенно царские слова: «Выпускные, ко мне», — произносились после церемониального марша и относились ко всем выпускным.

Недоумевая, чем заслужили немилость государя, мы все еще надеялись, что не уйдем с поля без производства. Но увы! По отъезде государя, вслед за прохождением отряда церемониальным маршем, нам было объявлено ближайшим начальством, что причиной отставления от выпуска было неудовольствие государя смотром пехоты и артиллерии нашего отряда и что смотр будет произведен вторично, по возвращении государя из-за границы, исключительно выпускным воспитанникам, из которых было повелено составить отдельный батальон. Настоящею же причиною отставления от производства в офицеры, как мы узнали впоследствии, было недовольство государя за бывшие в последний год крупные шалости почти во всех заведениях, а в Дворянском полку было обнаружено чтение воспитанниками запрещенного журнала <А. И.> Герцена «Колокол». Вот почему, когда благороднейший генерал Степанов со слезами на глазах просил государя не наказывать воспитанников, так как если они дурно представились на смотру, то виноват он, начальник отряда, не сумевший обучить отряд, государь успокоил генерала, сказав: «Ты не виноват. Я вообще недоволен воспитанниками военно-учебных заведений».

Наша Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров ни в стенах, ни вне стен заведений ни в чем не была повинна или, как говорилось, не имела историй, а следовательно, выпускные пехотного отделения ее пострадали только потому, что находились в строю с другими заведениями, товарищи же подпрапорщиков школы — кавалеристы, представлявшиеся на смотру отдельно, как сказано выше, были произведены.

Ободренные своим начальством, отставленные от выпуска подпрапорщики вместе с младшими воспитанниками вернулись в школу в строевом порядке и тогда только были распущены к родным, с которыми спешили поделиться горем. А уж точно отставление от выпуска, хотя всего на один месяц, было для нас горе.

Давно, чуть ли ни за полгода, были сосчитаны дни, которые надлежало провести в стенах заведения, а с назначением смотра были сосчитаны даже часы до момента, когда услышатся радостные царские слова: «Выпускные, ко мне», за которыми питомцы военно-учебных заведений почувствуют себя впервые свободными, и сколько прелестей сулила эта свобода! Сколько радости представляло облечься в офицерскую форму и показаться свету!