Коллектив авторов Биографии и мемуары - Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века

Наша Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров ни в стенах, ни вне стен заведений ни в чем не была повинна или, как говорилось, не имела историй, а следовательно, выпускные пехотного отделения ее пострадали только потому, что находились в строю с другими заведениями, товарищи же подпрапорщиков школы — кавалеристы, представлявшиеся на смотру отдельно, как сказано выше, были произведены.

Ободренные своим начальством, отставленные от выпуска подпрапорщики вместе с младшими воспитанниками вернулись в школу в строевом порядке и тогда только были распущены к родным, с которыми спешили поделиться горем. А уж точно отставление от выпуска, хотя всего на один месяц, было для нас горе.

Давно, чуть ли ни за полгода, были сосчитаны дни, которые надлежало провести в стенах заведения, а с назначением смотра были сосчитаны даже часы до момента, когда услышатся радостные царские слова: «Выпускные, ко мне», за которыми питомцы военно-учебных заведений почувствуют себя впервые свободными, и сколько прелестей сулила эта свобода! Сколько радости представляло облечься в офицерскую форму и показаться свету!

Переодевание сопровождалось обыкновенно некоторою торжественностью. На квартире одного из выпускных собирался кружок наиболее сдружившихся товарищей; туда же приходили школьные лакеи, большинство коих были крепостные. Приглашались обучавшие подпрапорщиков фронту унтер-офицеры гвардейских полков.

Родные мои были на даче, и в свободную городскую квартиру их я пригласил одеваться пятерых товарищей. На звонок в квартире высыпали ко мне навстречу все ожидавшие с нетерпением лакеи и унтер-офицеры. При виде меня одного без товарищей и смущенного широкие улыбки их застыли и приготовленные поздравления замерли. В волнении я мог только произнести: «Мы отставлены от производства». Добрые слуги не хотели сперва этому верить, а по сообщении подробностей смотра начали апатично собирать развешанные на стульях офицерские платья и расходиться к своим господам.

Отправился и я к родным на дачу. Там, конечно, отнеслись участливо, но я не мог побороть в себе грусть, и неудивительно — это была первая неудача, и притом на рубеже к самостоятельной жизни.

Считая виновными кадетские корпуса, с которыми у подпрапорщиков нашей школы всегда был некоторый антагонизм, мы окончательно озлобились на них, и злоба наша разжигалась еще более тем, что произведенные из юнкеров эскадрона товарищи весело разъезжали на лихачах и при встрече мы еще должны были им козырять. Отдавание чести было введено в принцип нашей школы, и директор ее А. Н. Сутгоф, отпуская на праздники к родным, постоянно напоминал, чтобы мы всегда были опрятно одеты, вежливы и отдавали бы должную честь.

По прошествии трех дней, данных выпускным для отдыха, начались ежедневные хождения их на плац 1-го кадетского корпуса и батальонные учения под сильно припекавшими лучами солнца. Ходить нам было далеко, и внимательное начальство побаловало нас, разрешив ездить на ученья в каретах со спущенными шторами. Садясь в кареты в полной амуниции и с ружьями, мы выходили за углом кадетского корпуса, дабы не возбуждать зависть кадет, и следовали строем на плац, где составляли вперемешку с пажами первый взвод 1-й роты батальона. Руководителем занятий батальона был назначен государем начальник Школы подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров генерал Сутгоф, а командиром батальона — ротный командир той же школы полковник Нобель.

Собственно говоря, учить нас было нечему, все выпускные воспитанники были фронтовики; нужно было только сколотить батальон, то есть урегулировать шаг да подтянуть офицеров, которые в то время в кадетских корпусах не отличались молодцеватостью и устав знали плохо. Ну уж зато генерал Сутгоф пробирал же их беспощадно. Вскоре вместо них поставили командовать взводами фельдфебелей из выпускных воспитанников, и батальон стал ходить еще стройнее.

Ежедневно в течение июня производились ученья, а 30 июня, на другой или третий день по возвращении государя из-за границы, был назначен смотр батальону в Петергофе. В назначенный час батальон выстроился на плацу кадетского лагеря. После получасового ожидания раздалась команда для встречи государя. Командир батальона лихо отрапортовал, и государь, поздоровавшись и проехав по рядам сумрачно, приказал начать ученье. Как на первом смотру, мы проделали ружейные приемы, но только что повернулись для построенья колонны справа, как раздалась царская команда: «Отставить». Весь батальон помертвел, думали: опять неудача, но генерал Сутгоф тотчас подъехал к батальону и передал приказание заменить взводных офицеров фельдфебелями, под командою которых и окончился смотр благополучно.

В этот раз уже никто не готовился к торжественному облачению в офицерскую форму, и выпущенные, даже не снабженные против обыкновения приказами о их производстве, поспешили на пароход, а по прибытии в Петербург разъехались по домам, не условившись сойтись вечером где-нибудь на островах, как это в прежние годы делалось вновь произведенными.

Облекшись в городской квартире в офицерскую форму, я уехал на дачу, где и проводил время до явки в полк…

Н.Д. Производство в офицеры в 1858 году // Русская старина. 1909. Т. 139. № 9. С. 553–556.

Был конец лета 1855 года, по грунтовой дороге из Тамбова в Воронеж тянулся обоз, или транспорт, в числе нескольких десятков повозок. В передней сидел офицер в сюртуке военно-учебных заведений, а из-под циновок выглядывали веселые и любопытные личики кадет самого маленького возраста — детского. В одной из повозок помещались врач и фельдшер. Это везли из малолетнего Тамбовского корпуса партию кадет для поступления в Воронежский кадетский корпус.

Ехали тихо. Делали привалы для ночлегов, заранее намеченных по маршруту; но делали частые остановки и днем для обеда, чаепития и чтобы дать отдохнуть от жары лошадям. Офицер был очевидно доволен своей командировкой и к тому же, как и сопровождавший транспорт доктор, был любитель природы. Поэтому он почти не пропускал по дороге ни одного тенистого, укромного места, изобиловавшего водой, чтобы не устроить привала с неизбежным чаепитием и закуской. Кадетики были в восторге от каждой остановки. Веселой шумной гурьбой высыпали из кибиток, затевали игры и прыгали от удовольствия. В одной кибитке помещалось четыре мальчика, и по свойству детей каждый в своем уголке устраивался по-домашнему.