Судимый по 1-й части 102-й статьи и по 1-й части 129-й статьи уголовного уложения Артем по требованию прокурора должен был получить многолетние каторжные работы.
Помощник присяжного поверенного Поддубный в защитительной речи умело использовал несодержательность и неконкретность предъявленных Артему обвинений. Да, Артем член РСДРП, уже один этот факт уголовно наказуем. Рассказы о его роли в Харьковском восстании носят фольклорный[20] характер и не могут быть приняты в качестве юридических находок. Свидетельские показания о преступной деятельности Артема начисто отсутствуют, и самое большее, на что может пойти суд, это подтвердить приговор казанской судебной палаты, ибо он полностью поглощает виновность Артема по предъявленным ему статьям уголовного уложения.
Суд удалился на совещание. Несколько часов длились споры между судьями о мере наказания Артему. Виновность его была вне сомнений, но принять ли точку зрения прокурора и присудить обвиняемого к каторжным работам или согласиться с защитником и считать приговор казанского суда достаточным наказанием по всем преступлениям обвиняемого?
Споры между судьями были ожесточенными.
— Наши опасения о возможности окончания процесса каторжными работами не были лишены основания, — вспоминает Алексей Акимович Поддубный, — к подлинному приговору Харьковской судебной палаты было приложено особое мнение трех коренных судей, которые «полагали необходимым» приговорить товарища Артема к четырем годам каторжных работ. Таким образом, только один голос помешал осуществлению крайней жестокости в отношении моего подзащитного. По окончании суда мы дружески и сердечно расстались с Артемом, и он отбыл этапом в ссылку в Сибирь.
В Харькове все обошлось, таким образом, сравнительно благополучно. Пермский приговор сочли достаточным за все прегрешения Артема против самодержавия: ссылка на вечное поселение в отдаленные районы Сибири.
Лишь благодаря своему мастерству конспирации, умению не оставлять «вещественных доказательств» революционной деятельности и, конечно, благодаря уроку, который царизм получил от пролетариата в революции 1905 года, руководитель вооруженного восстания в Харькове, крупный деятель большевистской партийной организации, участник партийного съезда, ученик Ленина, Артем получил не высшую меру наказания — смертный приговор через повешение, а только ссылку в Сибирь. Такой исход из всех возможных был самым легким.
Прошел день нового, 1910 года. Новогодний праздник принято отмечать встречей друзей, добрыми пожеланиями счастья и здоровья, свершения жизненных планов и надежд.
В камере Харьковской тюрьмы, где сидел Артем, так же, как и во всем мире, отмечали наступление Нового года.
«Мы съели по горсти изюма и около десяти часов легли спать, — записал Артем в связи с этим, — но зато у нас не было скуки. Было немножко грустно; однако это не было неприятное чувство. К тому же мы наслаждались своей грустью умеренно. И очень неумеренно мечтали о будущем. Мечтали про себя…»
Пройдет несколько дней, и Артем отправится в Сибирь. Там он не будет сидеть сложа руки, постарается пробыть не слишком долго в местах, отведенных ему для жительства царским судом.
Перед близким отъездом из Харькова Артем написал несколько прощальных строк Фросе Ивашкевич, которая с помощью подпольного Красного Креста должна была облегчить предстоящее далекое путешествие.
«Теплые сапоги могли бы мне пригодиться, — пишет Артем. — В Сибири это универсальная обувь и при лесных скитаниях очень полезная». Нужна, очень нужна пара теплых сапог Артему, но надо же знать его характер, его деликатность по отношению к товарищам. И, только что выразив желание иметь в далекой, холодной Сибири пару теплых сапог, он тут же добавляет:
«Я без них очень хорошо обойдусь, поэтому не прилагайте чрезмерных стараний, чтобы достать их. Можно — хорошо, а нельзя — тоже хорошо. Примените этот принцип и ко всему остальному. Вы пишите об одеяле. Разве у вас есть лишнее? Я очень давно не имел собственного и не помню, когда на воле пользовался своим…
В Самаре я встретился с Ал. Вал. (речь идет о добром и старом друге Александре Валерьяновне Мечниковой. Она ехала на поселение, а Артем на суд в Харьков. — Б. М.), и через мою попутчицу передала мне маленькую подушечку. Вот и все мое постельное имущество… Вот видите, как немного мне нужно. Если есть теплое белье, пришлите до отъезда. Это вещь необходимая в дороге… В партию я уйду, вероятно, на будущей неделе…»
За годы тюремного сидения сколько думано-передумано о том, что и как делать, когда окажешься за пределами тюремной камеры. Ссылка это не тюрьма. Артему, человеку энергичному, предприимчивому, воображение рисовало заманчивые и смелые планы побега. Но нужно было подумать и о том, как и чем жить в ссылке до побега, что делать и каким путем зарабатывать себе на жизнь.
В письмах из тюрьмы Артем в самых общих словах делился с друзьями мыслями о своем приближающемся ссыльном существовании:
«Я сейчас же по приезде буду принужден переменить свой вид на чалдонский [21]. Но про запас надо иметь вид мастерового. Вы знаете, что я по внешности хамелеон. Мое верхнее всегда меняется соответственно среде. Вы понимаете, приходится искать работу, а кто примет поселенца? Меня в Иркутскую губернию привезут, выпустят где-нибудь при волости, припишут к ней, выдадут паспорт «крестьянину из поселенцев», и иди, Федя, на все четыре стороны. Этим Иркутская губерния выгодно отличается от других губерний, вроде Енисейской, где поселение не такое старое и где не скоро выдают паспорт. Итак, пойду я на все четыре стороны, а где придется остановиться, не скажу, потому что и сам этого не знаю. Знаю только, что на месте не буду жить: первое соображение — то, что надо зарабатывать, а на месте поселения заработки, сами знаете, плохи. Остальные соображения Вам и без объяснения ясны. Отдыхать я уже потому не думаю, что надоело отдыхать за последние три года. К тому же для меня деятельность — самый лучший, освежающий и оздоровляющий отдых, а самая мучительная, тягостная и непосильная работа — бездействие. Буду ли я кочегаром, машинистом, слесарем, чем угодно, я буду отдыхать. А если труд будет связан с большими передвижениями, то я, как прирожденный бродяга, у которого эта склонность в крови, буду такой деятельностью вполне доволен…»
В конце января с группой других заключенных Артем был отправлен из Харькова по этапу в Восточную Сибирь.
Короткие часы зимнего дня Артем проводил у окна вагона, всматривался в вечно меняющиеся картины родной природы. Степи сменялись лесами, равнины горами. Ритмично выстукивали свою непрерывную дробь колеса. «Какая огромная, богатая и нищая наша страна! — думал Артем. — Едешь сутки, недели, а дороге нет конца и края». Проплыл ставший родным Урал, потянулась Западно-Сибирская низменность. Рощицы чахлых березок — «колки», прикрытые снежным одеялом озера. Низко нависшее небо цвета серого арестантского сукна. В вагоне холодно, не греет собранная на воле одежка. Быстро проходит зимний день. Темно. Еле светит свеча в фонаре. Покачивается из стороны в сторону арестантский вагон. Надо уснуть, во сне легче переносится холод, быстрее текут часы.
