Она пожила в свое удовольствие. И еще как. Одних только свадебных путешествий в ее жизни было несколько. И что? Где теперь ее вера в эти могущественные силы? А может быть, не давало покоя зародившееся сознание того, что даже Сварстад, любовь ее жизни, не является исключением из выведенного ею же самой правила: нельзя верить в любовь, которая отрывает мужчину от дома и семьи. И попытки заново воссоздать дом и воссоединить всех детей в другой семье ничего не дают. Все равно настоящей семьи не получается — искусственная конструкция трещит по всем швам, а любовь между мужчиной и женщиной тает на глазах.
Все это, должно быть, вертелось в голове у Сигрид Унсет, когда она села на поезд, едущий в Лиллехаммер, один ребенок в животе, двое других держат ее за руки. Троих приемных она оставила со Сварстадом.
Во что верила она теперь?
Лиллехаммер.
Высокая статная красавица приняла решение. Путешествие на поезде в Лиллехаммер в корне отличалось от прочих ее путешествий. Какие из пейзажей, проносившихся за окном, привлекали ее внимание? На этот раз она двигалась в глубь страны, к ее историческим истокам, — такое же направление должно было принять и ее творчество. Позади остался Эйдсволл, колыбель норвежской конституции, а поезд шел все дальше, навстречу старинному, традиционному норвежскому миру. Уезжая, Унсет порывала со своим недавним прошлым. Разрыв, пожалуй, самый решительный до сих пор. Целый этап жизни остался позади. Целью этой поездки на самом деле была попытка найти точку опоры, в себе и в своем творчестве.
Едва ли Унсет удавалось сосредоточиться на прекрасных видах, мелькавших за окном, слишком отвлекала реальность в ее купе. А реальность эту для нее составляли бойкий шестилетний мальчик и до странности спокойная трехлетняя девочка. И еще один малыш, шевелящийся под сердцем. Пол был заставлен багажом. Поезд прибывал в Лиллехаммер около пяти вечера, стало быть, поездка заняла весь день. О чем она думала? О том, что распрощалась со Сварстадом как раз накануне его пятидесятилетия? Или о троих оставленных детях?
Близкие знали, что Сигрид покинула мужа. Недавно она призналась Нини Ролл Анкер: «Все катится к чертям»[308]. Она хотела вырваться из дома, который называла «тюрьмой за колючей проволокой», от Сварстада, который «ничего не понимал»[309]. Однако по официальной версии, Сигрид Унсет с двумя детьми просто решила отдохнуть летом в Лиллехаммере. Она заказала номер в отеле «Брейсет».
Почувствовала ли она себя как дома, когда наконец перевела дух в своем номере? Она и раньше бывала в Лиллехаммере — в гостях у зажиточной семьи Флагстадов на улице Стургатен, кроме того, с Лиллехаммера обычно начинались ее вылазки в горы.
Здесь жили художники Альф Лундебю и Ларе Юре, ее друзья по римским временам. Картины, которыми были увешаны стены отеля, создавали уютную домашнюю атмосферу. Первое время Сигрид просто наслаждалась тем, что можно спускаться к уже накрытому столу, и с удовольствием ходила в гости к друзьям в их просторные дома.
Возможно, постепенно сомнения уступали место уверенности: она ни за что больше не вернется в Кристианию к Сварстаду. Во всяком случае, не в ее положении — на седьмом месяце беременности. Вскоре она принялась прочесывать объявления на предмет сдающихся в Лиллехаммере домов. Возможно, она не раз вспоминала слова мужа: «За городом все выглядит унылым и неживописным»[310]. Вряд ли она предполагала, что известный городской пейзажист Андерс Кастус Сварстад в одночасье превратится в певца Лиллехаммера.
Какие чувства всколыхнулись в ее душе при встрече с Хеленой, счастливой новобрачной? Ее бойкая римская подруга, послужившая прототипом для Франчески в «Йенни», наконец-то остепенилась. В начале мая она вышла замуж за земляка из Лиллехаммера, редактора Фрёйса Фрёйсланна, который недавно вернулся домой, проработав пять лет специальным корреспондентом газеты «Афтенпостен» в Париже. По Хелене было видно, что она действительно нашла свое счастье. Какими казались подругам десять прошедших лет — длинными ли, короткими, или и тем и другим одновременно? Вспоминали ли Сигрид и Хелена свои разговоры тогда, в Риме, о жертвенной любви, дивились ли неожиданным поворотам судьбы?
В июне в Лиллехаммер приехал Сварстад и ненадолго присоединился к ним в «Брейсете». Сначала Сигрид только злилась — давали о себе знать три года кошмарной жизни в Синсене, — но потом растаяла и вздыхала в письме к Нини Ролл Анкер: «Боже, это ведь совсем другая жизнь — только мы двое и наши дети»[311]. Но временная семейная идиллия не поколебала ее решения. Она больше не собиралась брать на себя ответственность за детей Сварстада: «Я больше не могу с ними жить. <…> Я просто не хочу, не хочу ради них пренебрегать своими детьми и своем работой»[312].
К тому времени, как мать решила перебраться поближе к подруге, в маленький пансионат в северной части города, Андерс и Моссе уже совсем освоились в «Брейсете». В пансионате она смогла расслабиться. Обратный адрес на конвертах ее писем к Нини Ролл Анкер гласил: «Лёккебаккен, северный район».
В одном из таких писем она и поделилась счастливой вестью: художник Сверре Юрт сдает пятикомнатный деревянный дом на год, и она уже подписала договор: «2500 крон за 15 месяцев. По местным меркам совсем недорого. Это старинный хутор, обжитой и с современной обстановкой; на первом этаже есть кухня, маленькая столовая и прекрасная гостиная, на втором — одна большая и две маленькие спальни. Домик очень уютный, а вокруг открываются восхитительные виды — недалеко отсюда Юре и Лундебю написали лучшие свои пейзажи»[313]. Кроме того, она договорилась со шведской сестрой милосердия, что та будет помогать ей с детьми. «Прямо не верится, что мне так везет! — с воодушевлением писала она. — Теперь остается только найти служанку, и тогда какое-то время можно будет жить и наслаждаться жизнью»[314].
Однако не все было так просто, поиски прислуги затянулись, и к концу лета для беременной Унсет наступили тяжелые дни. Возможно, она еще яснее осознала, какую ношу взвалила на себя в Синсене, когда ко всем теперешним проблемам прибавлялись еще трое приемных детей. Близким подругам тоже стало ясно: Сигрид Унсет на пороге важного решения, ее самопожертвованию пришел конец. Отныне главное место в ее жизни займут свои, а не чужие дети — и творчество.
В ожидании родов она с удовольствием готовит к печати сборник ранее опубликованных статей по женскому вопросу, озаглавленный «Точка зрения женщины». Уже был готов и лозунг, которым она намеревалась подразнить поборников современной семейной политики. Не больше и не меньше чем цитата из старинной баллады, пришедшая ей в голову, когда они с Йостой решили освежить в памяти народное творчество: «Как на земле расти траве, когда сын матери не верит». В письме Нини Ролл Анкер Унсет насмешливо замечает, что «молодому человеку, должно быть, приятно узнать, что он является продуктом планирования семьи»[315]. Она находит поддержку и у такого свободомыслящего мужчины, как ее друг Нильс Коллетт Фогт, заметившего как-то, что, когда речь идет о собственной матери, «как-то приятнее верить, что она зачала от Святого духа».
