Жуков, которому было поручено взятие германской столицы, также разделял опасения Сталина, что немцы откроют фронт перед англичанами и американцами. Еще 27 марта, за два дня до того, как он вылетел в Москву, корреспондент агентства Рейтер, прикомандированный к 21-й группе армий союзников, отмечал, что части англичан и американцев, наступающих в сердце Германии, не встречают практически никакого сопротивления. Репортаж корреспондента вызвал сильную тревогу в Москве.
Первое, что Жуков услышал от Сталина, когда наконец добрался до Москвы, стало признание советским лидером полного коллапса немецкого фронта на Западе{346}. Сталин утверждал, что гитлеровцы не хотят принимать никаких мер для того, чтобы остановить продвижение союзников. Одновременно они усиливают свою оборону против частей Красной Армии. Советский лидер сделал жест в сторону карты. Вытряхнув пепел из своей трубки, он заметил, что, по-видимому, советским войскам предстоит очень серьезная схватка.
Жуков развернул привезенную с собой карту, где были отмечены разведывательные данные о силах противника. После того как Сталин ее внимательно изучил, он спросил, когда планируется начать наступление на берлинском направлении. Жуков ответил, что войска 1-го Белорусского фронта готовы выступить через две недели. Очевидно, что и 1-й Украинский фронт закончит свои приготовления к этому же времени. По имевшейся у Жукова информации, силы 2-го Белорусского фронта могли быть заняты ликвидацией противника в портах Данциг и Гдыня до середины апреля.
"Ну что ж, - ответил Сталин, - придется начать операцию, не ожидая действий фронта Рокоссовского". Затем он подошел к своему рабочему столу, взял с него листок бумаги и протянул собеседнику. По признанию Жукова, это было письмо от иностранного источника, благожелательно относящегося к СССР, который предупреждал советское руководство о секретных переговорах между западными союзниками и нацистами. И хотя в информации источника говорилось также, что американцы и англичане отвергли германские предложения о сепаратном мире, тем не менее сохранялась возможность, что немцы откроют фронт перед западными союзниками.
Сталин спросил Жукова, что он думает по данному поводу, но, не дожидаясь ответа, заметил, что Рузвельт вряд ли пойдет на нарушение ялтинских договоренностей. Что же касается Черчилля, то от этого человека можно ждать чего угодно.
В 8 часов вечера 31 марта посол Соединенных Штатов Америки Аверелл Гарриман и его британский коллега сэр Арчибальд Кларк Керр, сопровождаемые генералом Дином, приехали в Кремль. Их встретили там Сталин, генерал Антонов и Молотов. Как отметил в своем донесении генерал Дин, "Сталину было вручено письмо Эйзенхауэра SCAF-252{347} на английском и русском языках. После того как он прочел послание, мы показали упомянутые в нем операции на карте. Сталин немедленно отреагировал, сказав, что план ему нравится, но что он, конечно, не может дать развернутого ответа, пока не проконсультируется со своим штабом. Он сказал, что даст нам ответ завтра. Советский лидер, казалось, был чрезвычайно удовлетворен предлагаемым направлением удара в центральные и южные районы Германии. Мы подчеркнули также срочность получения ответа от Сталина для того, чтобы должным образом скоординировать наши планы... На Сталина произвело впечатление количество немецких военнопленных, захваченных западными союзниками за март, и он отметил, что этот факт, несомненно, поможет быстрее завершить войну". Затем Сталин стал подробно объяснять ситуацию на каждом участке фронта, исключая, правда, важнейший участок фронта на Одере. По его расчетам, "только около одной трети немцев хотят воевать". Советский лидер вновь обратился к посланию Эйзенхауэра, сказав, что ему нравятся выбранные им основные направления ударов, которые позволят захватить важнейшие пункты Германии и разделить страну на две части. Он также полагал, что "последняя линия германской обороны будет проходить в горах западной Чехословакии и в Баварии". Было очевидно, что Сталин не просто согласен, но и пытается всеми силами поддержать идею, что немецкая нация строит свой оборонительный бастион в южных районах страны.
На следующее утро, 1 апреля, за большим столом кремлевского кабинета, над которым висели портреты Суворова и Кутузова, состоялось совещание. На него были приглашены маршалы Жуков и Конев. Присутствовали также начальник Генерального штаба генерал Антонов и начальник оперативного управления Генштаба генерал Штеменко.
Сталин спросил обоих маршалов, осведомлены ли они, насколько острой является ситуация{348}. Жуков и Конев предусмотрительно ответили, что осведомлены ровно настолько, насколько знакомы с имеющейся в их распоряжении информацией.
Тогда советский лидер попросил генерала Штеменко прочитать им еще одну телеграмму. Это было послание, поступившее, вероятнее всего, от советских военных представителей при штабе союзных войск. В нем говорилось, что на Берлин будут наступать как силы Монтгомери, так и 3-я армия генерала Паттона, которая, захватив Лейпциг и Дрезден, будет продвигаться к германской столице с южного направления. До Ставки уже доходили слухи, что союзники имеют план высадки в Берлине парашютной дивизии в случае внезапного краха нацистского режима. И все это происходило бы под видом помощи частям Красной Армии. Нельзя сбрасывать со счетов и такую возможность, что никакой телеграммы не было. Сталин просто приказал подготовить сфальсифицированный текст и прочитать его маршалам с целью подстегнуть их усилия в подготовке к операции.
Сталин внимательно посмотрел на двух маршалов и спросил: "Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?" - "Берлин будем брать мы, - ответил Конев, - и возьмем его раньше союзников".
Сталин с улыбкой посмотрел на Конева и задал ему вопрос, как тот собирается подготовить для этого свои войска; ведь основные силы 1-го Украинского фронта после Силезской операции находились на южном фланге, и для того, чтобы организовать их наступление на Берлин, необходимо было осуществить большую перегруппировку. Конев ответил, что беспокоиться за это не стоит - фронт в состоянии произвести все необходимые мероприятия. От взгляда Сталина не могло ускользнуть откровенное желание Конева опередить Жукова и взять Берлин первым. Советский лидер был удовлетворен. Он никогда не упускал возможности создать атмосферу соперничества между своими подчиненными.
Генерал Антонов рассказал об общем замысле операции, после чего Жуков и Конев представили собственные планы. Сталин сделал лишь одну-единственную поправку. Он не согласился с разграничительной линией для 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, предложенной Ставкой. Сталин наклонился над картой и провел ее до района западнее города Люббен, который располагался в шестидесяти километрах юго-восточнее Берлина. Обратившись к Коневу, он сказал, что в случае сильного сопротивления противника на восточных подступах к германской столице войска 1-го Украинского фронта должны быть готовыми атаковать город своими танковыми армиями с юга{349}. Сталин утвердил общий план операции и отдал приказ, чтобы наступление было подготовлено в самое кратчайшее время и в любом случае не позднее 16 апреля{350}.
