Конфликт между Гитлером и Гудерианом достиг своего апогея в связи с положением в городе-крепости Кюстрин, расположенном на слиянии рек Одер и Варта. Кюстрин, который считался воротами в Берлин, очутился теперь между двумя советскими плацдармами на левом берегу Одера. От него до столицы рейха по прямой дороге Берлин - Кенигсберг (Райхсштрассе-1) было всего восемьдесят километров.
Обе противоборствующие стороны рассматривали Кюстрин ключом к Берлину. Жуков хотел соединить два советских плацдарма на Одере; северный плацдарм 5-й ударной армии генерала Берзарина и южный - 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова. Это позволило бы использовать более мощные силы для нанесения главного удара по германской столице. Со своей стороны, Гитлер настаивал на проведении контрнаступления силами пяти дивизий со стороны Франкфурта-на-Одере для того, чтобы окружить армию Чуйкова с юга.
Гудериан всеми силами пытался отменить этот план, прекрасно понимая, что немецкие войска не имеют ни достаточного количества танков, ни авиации, ни артиллерии, чтобы осуществить такое предприятие. 22 марта, в тот самый день, когда Гиммлер сдавал дела Хейнрици в штабе группы армий "Висла", случилась настоящая катастрофа. Немецкие дивизии осуществляли перегруппировку для проведения намеченного Гитлером контрнаступления. Однако 25-я моторизованная дивизия покинула Кюстринский коридор раньше времени, еще до того, как подошла ее замена. Берзарин и Чуйков среагировали мгновенно. Встречными ударами 8-й гвардейской и 5-й ударной армий коридор был перерезан. Таким образом, Кюстрин оказался полностью изолирован от основного фронта.
Тем не менее Гудериан продолжал надеяться на мирные переговоры с союзниками, которые спасут вермахт от полного уничтожения. Еще 21 марта, за день до потери кюстринского коридора, Гудериан прибыл в рейхсканцелярию. Он подошел к Гиммлеру, который в этот момент прогуливался с Гитлером по парку, засыпанному щебнем и мусором{355}. Гитлер оставил их наедине. Обращаясь к Гиммлеру, Гудериан без лишних предисловий признал, что война уже проиграна. Единственное, по его мнению, что следовало теперь предпринять, - как можно быстрее предотвратить бессмысленные жертвы и бомбардировки. Гудериан отметил, что, кроме Риббентропа, только Гиммлер является тем человеком, который еще поддерживает контакты с нейтральными государствами. И поскольку министр иностранных дел доказал свое нежелание обращаться к Гитлеру с предложением начать переговоры, Гудериан попросил Гиммлера использовать свои связи. Он предложил также пойти вместе с ним к фюреру и убедить того заключить перемирие.
"Мой дорогой генерал-полковник, - ответил Гиммлер, - для этого еще не пришло время". Гудериан продолжал настаивать на своем, но все его дальнейшие попытки убедить рейхсфюрера оказались тщетными. Возможно, что Гиммлер еще слишком боялся Гитлера, но не исключено, что он играл в свою собственную игру. Одно из доверенных лиц рейхсфюрера, группенфюрер фон Альфенслебен, под большим секретом поведал полковнику Айсману, что Гиммлер имеет желание войти в контакт с западными союзниками через графа Фольке Бернадотта, представителя шведского Красного Креста. На все это Айсман ответил, что время уже ушло. Ни один из западных лидеров не будет рассматривать условия перемирия. Более того, что касается самого Гиммлера, то он является "самой неподходящей фигурой во всей Германии для ведения таких переговоров"{356}.
Вечером того же дня, когда Гудериан разговаривал с Гиммлером, начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта был вызван к фюреру. Гитлер сказал генералу, что тот должен подать в отставку по болезни, ссылаясь на проблемы с сердцем. Гудериан возразил, что, поскольку генерал Венк попал в автомобильную катастрофу, а генерал Кребс все еще не оправился от ранения, полученного во время недавней бомбежки Цоссена, он не может оставить свой пост. По свидетельству самого Гудериана, во время этого разговора к Гитлеру подошел адъютант и сообщил, что прибыл Шпеер и хочет с ним встретиться. (Гудериан мог ошибиться в дате, поскольку в это время Шпеер находился вне пределов Берлина.) Гитлер взорвался: "Почему, если кто-то хочет видеть меня наедине, - здесь он намекал и на Гудериана, - то он обязательно хочет сказать мне что-нибудь неприятное? Я больше не могу так работать. Его меморандум [Шпеера] начнется со слов "Война проиграна!". Да, именно это он хочет мне теперь сказать. Все его записки я сразу прячу в сейф, и даже не читаю их". Однако адъютант фюрера Николаус фон Белов позднее говорил нечто другое. На самом деле Гитлер читал все, что писал ему Шпеер. Однако, как и в случае с потерей моста в Ремагене, он не желал объективно оценивать ситуацию. Единственной его реакцией на бедственное положение дел было обвинение в некомпетентности окружающих лиц. 8 марта, в тот самый день, когда союзные армии захватили мост через Рейн, Гитлер поначалу сохранял гробовое молчание{357}. Однако на следующий день, как свидетельствовали штабные офицеры, присутствовавшие на совещании у фюрера, Гитлер находился в сильно возбужденном состоянии. Он, не задумываясь, приказал провести казнь пяти армейских офицеров - решение, которое ужаснуло весь вермахт.
Репрессии не миновали и войска СС. Услышав от Бормана или Фегеляйна (оба пытались подкопаться под Гиммлера) о том, что эсэсовские дивизии в Венгрии отошли без приказа сверху, Гитлер приказал лишить их отличительных знаков на униформе. Среди частей, подвергнувшихся этому наказанию, была и личная гвардия самого фюрера - "Лейб-штандарт Адольф Гитлер". Гиммлер лично выехал в Венгрию проследить за выполнением приказа{358}. Как отмечал Гудериан, эта поездка не принесла ему дополнительной популярности в войсках СС.
Атака с целью освобождения Кюстрина, которую Гитлер так и не пожелал отменить, началась 27 марта. Руководство операцией было поручено командующему 9-й армией генералу Буссе. Он взялся за предприятие с большим нежеланием. Наступление, которое поначалу хотя и застало врасплох советскую 8-ю гвардейскую армию, закончилось полным провалом и привело к большим потерям среди немецких войск. Германские танковые и пехотные части были расстреляны на голом пространстве огнем русской артиллерии и авиации.
На следующий день, направляясь из своей ставки в Цоссене в Берлин на встречу с Гитлером, Гудериан принял окончательное решение. "Сегодня я скажу ему всю правду", - услышал за своей спиной майор Фрайтаг фон Лорингхофен{359}. Наконец "мерседес" начальника генерального штаба подъехал к рейхсканцелярии. Атмосфера в ней накалилась до предела еще до появления фюрера. Генерал Бургдорф объявил в своей привычной манере: "Господа, прибыл фюрер!"{360} Это было сигналом для всех присутствующих встать и воскликнуть "Хайль Гитлер!". На совещании, кроме Гудериана, присутствовали еще Кейтель, Йодль и генерал Буссе. Фюрер вызвал их для того, чтобы они объяснили причины неудачи под Кюстрином.
