не было регулярного сообщения, а к тому же у нас и деньги кончились, и мы решили пройти шестьдесят километров пешком.
Зайдя в ляховскую чайную, мы услышали на улице крики. Окруженный толпой, стоял затравленный, худой, небритый мужик в телогрейке. Милиционер схватил его за шиворот, но тот выскользнул из телогрейки, сбросил штаны и остался в грязном белье, угрожающе, как волк, озираясь. «Ну-ка, подойди! — рычал он, оскалившись. — Я тебе в ноздрю дам!»
Это был бежавший из тюрьмы уголовник. Мы пошли своей дорогой. Погода была отличная. Павел Александрович от избытка чувств горланил' купеческие песни: «Ехал на ярмарку Ванька-холуй...»
Ближе к Меленкам начался густой бор, и на его опушке, прямо у дороги, множество белых грибов. Может, и правда, меленковский учитель собрал свои триста беляков на опушке? Может, и в Ченстохове, в самом деле, вступился за попранную веру?!
У нас не было корзинок, и пришлось класть грибы в рубашки...
Как-то, когда я зачем-то полез в подпол, принесли письмо из Москвы, и Вера крикнула сверху, что Надежда Васильевна скоропостижно скончалась на даче в Абрамцеве... Это была для меня невосполнимая утрата. Мы были знакомы с Надеждой Васильевной год с небольшим, влияние ее оказалось на всю жизнь. Она открыла мне золотым ключиком дверь в новый мир, а сама ушла. Ее похоронили на том же Крестовском кладбище, где был похоронен Михаил Ксенофонтович...
Все ее книги исчезли драматически. У меня остался «Чаадаев» Гершензона, которого Надежда Васильевна дала мне прочесть перед отъездом на дачу. Я знал, что в Загорске жила ее старшая сестра — Татьяна Васильевна. Отношения между сестрами были неважные, и здоровье старшей сестры было предметом постоянной заботы Надежды Васильевны, но старшая пережила младшую сестру на девятнадцать лет.
Хотя естественным душеприказчиком Надежды Васильевны была Елена Дмитриевна Танненберг, Татьяна Васильевна сама распорядилась всем имуществом, и книги, кажется, ушли к посредственному писателю Алексею Кожевникову (не путать с Вадимом). С тех пор отношения между двумя женщинами были порваны навсегда.
Вернувшись в Москву, я поспешил к Фальку. Ангелина Васильевна встретила меня как осиротевшего: «Юный друг Надежды Васильевны...»
Первая выставка Надежды Васильевны состоялась уже после ее смерти в Центральном доме литераторов. Были потом и другие выставки. Почти все ее работы ушли в музеи: Достоевского, Литературный, Пушкинский дом. Еще год на ее имя приходили пригласительные билеты на вернисажи, которыми я пользовался.
Раз или два видел я Татьяну Васильевну. Она слышала обо мне от сестры и подарила «Переписку из двух углов» Гершензона и Иванова из библиотеки Г. Чулкова и «Тройственный образ совершенства» Гершензона с дарственным автографом автора Розанову. Эти книги я привез в Иерусалим.
Существовал без прошлого Лаврентий.
В черкеску ли, во фрак его оденьте,
От века неизменен он всегда.
Подумав «нет», с улыбкой скажет: «да».
Семен Липкин
Институт звукозаписи (ВНАИЗ) располагался на улице Качалова в большом семиэтажном здании, где размещались также некоторые редакции радиовещания, студия грамзаписи и собственно Дом звукозаписи (ДЗЗ) с большим концертным залом для записи симфонической музыки. Один из этажей был занят студиями, из которых шла трансляция в эфир. Здание строго охранялось милицией. Ни один посторонний не мог пройти в ДЗЗ. Отдельный пост милиции был установлен на этаже с «выходом в эфир». Туда требовались особые пропуска. Много времени спустя мне приходилось выступать по радио в Израиле, США, Германии, Англии, Франции, Южной Африке. Нигде я не видел ничего подобного.
Самым примечательным в расположении ДЗЗ было его соседство с бывшим особняком Берии. Берии уже не было на свете три года, но по окрестным местам ходили легенды о его похождениях.
Берия и его адъютант, генерал-майор Саркисов, в автомобиле на медленной скорости объезжали соседние с особняком кварталы и высматривали смазливых женщин. В самом ВНАИЗе была молодая женщина, уже замужем, которую однажды вызвали в проходную двое и загадочно пригласили в гости в соседний особняк, не назвав имени приглашающего, которое, впрочем, было шилом в мешке. Женщина перепугалась, но сказала, что подумает. На следующий день те же двое повторили приглашение, остановив ее на улице. Она увильнула, но с тех пор перестала выходить с работы одна. От нее отвязались.
Рассказывали, как Саркисов ночью ломился к кому-то во Вспольном переулке. Из вторых рук, со слов одной красивой женщины, я слышал следующую историю. Однажды она вместе с подругой смотрела первомайскую демонстрацию из окна своей комнаты на первом этаже дома в районе Садового кольца. К подругам обратился молодой, отлично одетый человек и назначил хозяйке свидание на улице Горького вечером 2 мая. Она пришла в условленное место. Внезапно ее ослепили желтые фары правительственной машины, из нее вышел ее новый знакомый. Он предложил ей сесть на заднее сиденье и поместился рядом. Впереди, с шофером, сидел мужчина в шляпе. «Я со своим начальником, — сказал молодой человек. — Мы были заняты важными делами, а сейчас хотим отдохнуть. Вы не против поехать на дачу?»
Та не стала возражать, а когда «начальник» обернулся, узнала в нем Берию. После того как ворота правительственной дачи закрылись за машиной, молодой челевек вежливо проводил ее в постройку у входа в дачу, а сам с Берией удалился. Это оказался санпропускник. Ее встретила медсестра, сделавшая поверхностный медосмотр, дезинфекцию, поменяла на ней белье и одежду. Потом проводила по подземному коридору в гостиную. Берия и ее знакомый сидели за столом, на котором веером лежали западные порнографические журналы. В дверь постучали, молодой человек, извинившись, сказал, что его срочно вызывают к телефону, и более не возвращался.
Берия носил белье с изображениями голых женщин, и в постели не проявил себя должным образом, сославшись на усталость. Женщину продержали на даче несколько дней. Она пробовала возражать, мол, хватятся на работе, но, когда вернулась, никто не спросил, где она была. Ее приглашали к Берии еще раза два, а потом дали понять, что дело кончено и предупредив, чтобы она держала язык за зубами, вручили дорогой подарок.
Прямо напротив моих окон в Даевом был добротный трехэтажный времен НЭПа дом. Население его менялось уже несколько раз, начиная с нэпманов, исчезнувших в конце 20-х годов. Затем туда вселились руководящие сотрудники московской милиции во главе с ее начальником, приятелем Вериного отца, Булем. Буль исчез в 1938 году, в его квартиру въехал Саркисов (у него была жена-армянка, два сына и дочь), который исчез вместе с Берией, и все, включая автора «Записок Берии» Алана Вильямса, считали,
