В ожидании отправки на процесс я усердно изучал материалы по «делу», которые были приложены к обвинительному акту. Превеселое это было чтение! Материалы состояли из донесений комиссаров и агентов полицейской охраны; любовно подобранные по лицам и датам, эти донесения составили семьдесят восемь тетрадей!
Интересны списки конфискованных при обысках книг. Тут и «Кодекс законов об инвалидности», и «Собрание новелл», и «О фабрикации спирта», и «История Италии», и «Маленькие герои», и «Камо грядеши», и «Виконт де Бражелон» Дюма…
Один товарищ был арестован потому, что в его доме нашли брошюру «Тезисы и структура Коммунистического Интернационала», опубликованную издательством «Аванти» в 1919 г. У другого конфисковали четыре фотографии, приложенные к делу в качестве вещественного доказательства: фотографию его самого, Ленина, Бомбаччи[92] и Малатеста[93]. У меня конфисковали либретто оперы Верди «Бал-маскарад».
Страсть к раскрытию тайных шифров и изысканию всякого рода революционных «документов» временами заводила сыщиков очень далеко. Вот любопытная страничка из донесения одного из агентов:
«Пройдя в уборную, я увидел в дыре бумажку. Я извлек ее и констатировал, что она была написана на машинке и подписана условным именем «Лорис». Судя по тому, что она не была совершенно мокрая, можно было заключить, что она была брошена недавно.
Надеясь найти другие документы, я заставил открыть яму, но так как она была переполнена, мне не удалось более ничего найти».
Что за широкие горизонты раскрывались перед итальянской полицией!..
Один из товарищей, спасаясь от слежки, выбросил в канал бумажный сверток. Сообщение комиссара об этом гласит:
«Я велел исследовать канал от церкви св. Фустино до моста Каза Леоне. Без результатов. Тогда велел спустить воду и обследовать дно, но результат был опять отрицательный».
Все эти и подобные сообщения были приложены к делу. Это было тщательно документированное и обоснованное дело, в нем не хватало только сообщения о конфискованных у обвиняемых денежных суммах… сведения о которых не удалось получить и по окончании суда.
Процесс приближался. Я получал несметное количество писем от адвокатов, предлагавших свои услуги.
«Я не коммунист, — писал мне один из них, — но я стою за справедливость и не потребую с вас ни одного сольдо».
Почти все письма были подобного содержания. Один из адвокатов явился даже лично в тюремную контору. Это был молодой человек, показавший мне газеты с отчетами о процессах, на которых он фигурировал в качестве защитника.
— Напрасно беспокоились, — сказал я ему, — в случае необходимости мы смогли бы защищаться и сами, но партия уже подумала о нашей защите.
— Да, конечно, но беспартийный защитник лучше. Партийный должен создать из дела политический вопрос, тогда как я могу подвести под него чисто юридическую базу. Процесс я уже изучил…
Но я отказался от его услуг.
В одно прекрасное утро — действительно утро было великолепное — в комнату, где я писал письма заключенным, торопливо забежал сторож и шепнул мне с таинственным видом:
— Вас выпускают! Ш-ш-ш! Сам директор хочет вам сообщить об этом…
И исчез. Немного времени спустя ту же новость и с точно такими же предосторожностями сообщил мне помощник надзирателя, потом сам надзиратель, затем секретарь. Когда директор тюрьмы сообщил мне официально эту новость, о ней знали уже все товарищи из коммунистической секции Терамо… Кроме меня, освободили еще двух товарищей.
Товарищи по камере огорчились разлукой со мной, хотя и радовались за меня. Сколько теплых и искренних пожеланий услышал я от них!..
В коридоре мне встретился следователь.
— Ну-с? — торжествующе спросил он с видом человека, который сдержал свое слово.
На процесс я явился свободным гражданином. Но до процесса успел еще раз просидеть две недели за «оскорбление короля». Оказалось, однако, что этого рода «преступники» уже были амнистированы. Меня выпустили как раз накануне моего отъезда в Рим.
Это был действительно крупный процесс. Газеты уделяли ему много места. Зал заседаний суда и его коридоры все время были переполнены. Процесс продолжался десять дней.
В течение всего этого времени два раза в день менялась группа полицейских, занимавших место неподалеку от обвиняемых. Это не были ни конвойные, ни охрана: их присылали из различных углов Италии, для того чтобы они получили «личное представление» о государственных преступниках.
Нам пришлось выдержать борьбу с осаждавшими нас адвокатами. После долгих усилий удалось ограничить их число девятью.
Бордига по общему нашему уговору должен был произнести речь, остальные — ограничиться краткими заявлениями.
Речь Бордига, длившаяся полтора часа, произвела большое впечатление; в сущности его речь, а не речь прокурора была обвинительным актом.
Роль полиции на процессе была весьма печальна. С знаменитыми «шифрованными документами» она окончательно оскандалилась. Один из ее свидетелей похвастался, будто он расшифровал некоторые вменяемые нам в вину письма, так как он вместе с этими письмами нашел при обыске и ключ шифра. Этот свидетель, важная шишка из полиции, даже прославился мнимым своим искусством расшифровывать революционные документы. Увы, на процессе слава его лопнула, как мыльный пузырь, под огнем настойчивых вопросов товарищей. Они приперли его к стене своими рассуждениями о криптографии, при одном названии которой злосчастный полицейский, вспотевший, как мул в упряжке, почувствовал себя совершенно уничтоженным.
Мы ожидали сурового приговора и… были освобождены. Все, даже несколько обвиняемых по другому процессу. Тогда судебный аппарат не стал еще окончательно фашистским и придерживался буквы закона.
Когда председатель зачитал постановление о нашем освобождении, весь зал разразился рукоплесканиями. Командовавший нарядом карабинеров поручик с большим трудом удерживал своих подчиненных от выражения интереса и симпатий к обвиняемым. Муссолини, который, узнав об освобождении Серрати, обвинявшегося вместе с нами по миланскому процессу, сказал: «Если бы я мог предвидеть его освобождение, я направил бы к тюремным воротам фашистский отряд», и на этот раз не мог быть доволен римской юстицией. Тот факт, что вскоре он заменил ее более для него удобным Особым трибуналом, ясно доказывает это.
По освобождении я не поехал в Фоссано, так как получил сведения о том, что полиция снова меня ищет. Прямо из Турина по распоряжению партии я выехал в СССР. На этот раз без разрешения итальянского правительства.
