Они систематически грабят нас, растаскивают, как стервятники, наше добро. Мы всегда осознавали, что наша страна относительно бедна природными богатствами. Но опыт научил нас, что можно хорошо жить и в бедной стране, если постоянно трудиться, быть прилежным, обдумывать каждый свой шаг, осуществлять взаимную помощь, прикладывать все усилия, чтобы создать благополучие. Следует признать, что наше государственное устройство является тщательно продуманным, мы обладаем очень хорошим, способным четко реагировать на запросы общества, административным аппаратом, который за последние полгода был окончательно разрушен немцами. Наша страна сумела занять достойное место в мировой науке, а теперь эти наглые пришельцы жестко и целенаправленно ломают существующую у нас систему просвещения, — от начальной школы до университета; в настоящее время эта система вместо просвещения способствует погружению народа во мрак и невежество. Предрассудки, нелепый вымысел санкционированы политикой правящей партии, которая руководит так называемой «наукой», вбиваемой в голову маленьким и взрослым норвежцам при помощи новых учителей — немецких приспешников, правоверных нацистов норвежского происхождения.
Чувства, которые испытывают норвежцы по отношению к марионеточному правительству Квислинга и его подручных, не просуществовавшему бы и двадцати четырех часов, если бы не держалось на немецких штыках, хорошо выразил один молодой парень, вынужденный этой зимой покинуть оккупированную Норвегию: «Эти насильники крепко держат нас в своих лапах, пытаясь заставить действовать в своих интересах, и при этом еще обмазывают нас нашими собственными экскрементами».
Что же удивляться, что мы так ненавидим своих насильников. Или тому, что мы с такой тревогой сегодня думаем о будущем нашей страны. Мы прекрасно понимаем, что нам придется целиком и полностью восстанавливать все разрушенное, все то, что было создано нами за последние столетия, а может быть, и тысячелетия, нам предстоит осуществить возрождение страны, несмотря на то что сознание наших людей отравлено тем непродуктивным и мучительным чувством, коим является ненависть.
II
ЭТО ТО, что касается Норвегии. Но неужели кто-то полагает, что немцев меньше ненавидят в Польше? в Югославии? в Греции? в Италии? в Англии? Интересно, как будут ощущать себя американцы в тот прекрасный день, когда узнают, что готовилось нападение и на их страну, что всевозможная секретная деятельность в Соединенных Штатах, которую тайно, но в широких масштабах проводят нацисты, питается нацистской ненавистью ко всем идеалам и социальным институтам, которые составляют основу американской жизни, а также являются вкладом Америки в мировую цивилизацию, к присущему американскому народу неизменному чувству чести, присущему ему, несмотря на все теневые стороны американской общественной жизни, несмотря на все то несовершенство, которое всегда сопровождает деяния человека, когда он пытается реализовать свои идеалы.
О тех чувствах, которые сегодня не может не испытывать по отношению к Германии Франция, особый разговор. В ходе истории Франции случалось быть завоеванной, случилось это и теперь, вновь французский народ погружен в безграничную нищету и страдания. Не однажды, но множество раз и ранее, оказывался Париж в руках врагов, и беспомощным парижанам приходилось переносить унижения и издевательства со стороны оккупантов. Но никогда еще французскому народу не предлагалось полностью отказаться от своего будущего, считать свой созидательный гений явлением деградации, отказаться от своего национального духа, покорившись немецкому, заменив свою душу на «священную» немецкую. Франция — это Миранда, изнасилованная Калибаном[64]. Она не только принуждена находиться в его распоряжении; от нее требуют, чтобы она объяснялась ему в любви, смотрела на него с восторгом, чтобы Франция по отношению к Германии стала той Мирандой, которая превратилась в отражение Калибана, стала его тенью, его покорной, раболепной служанкой.
«Несомненно, что, несмотря на все разговоры о том, что добро или зло присущи лишь отдельному человеку, отдельному англичанину, французу или немцу, теперь, во время войны, каждая страна оказывается для нас в этом плане воплощением каких-то определенных качеств. Мы воспринимаем национальный дух каждого народа как характер отдельного индивида.
Я пытаюсь обдумать свое восприятие всего немецкого, немецкости, которая в моих воспоминаниях всегда была связана с чем-то красивым или хорошим. Немецкий пейзаж, вид немецких городов, похожих на гравюры, вошли в мое сознание вместе с атмосферой прекрасных детских книжек. Посещение картинных галерей навсегда оставило в моей памяти лица людей ушедших эпох: их красоту и умиротворенность. Я помню трогательные детские стишки, которые всегда вызывали у меня ассоциации, связанные с любовью к природе, жизнью растений. Я часто вспоминаю прекрасную Schneewittchen, Белоснежку, которая спит в стеклянном гробу, висящем на цепях где-то среди невысоких холмов Германии. Но стоит немецкому народу сделать один резкий жест, сильное движение, как тут же вся эта идиллия исчезает, мое восприятие Германии разрушается, и образ мысли и действия этого народа становятся уродливыми, неестественными и смехотворными. А Франция, — ей-то, ее движениям, ее духу и плоти органически присуща красота; французский пейзаж с его высоким и чистым небом, хотя оно порой и окутано дымкой, всегда обладает такой гармонией, которая позволяет воспринимать ее в неизменном величии и праздничности.
Мне представляется совершенно невозможным, чтобы немцы добровольно отказались от своего милитаризма, я полагаю, что они будут держаться за него любой ценой. Разве немецкий народ не нуждается в милитаризме, как рак нуждается в панцире, чтобы уберечь свое мягкое, бесформенное тело. Совершенно очевидно, что для Великой Германии жесткая прусская дисциплина, прусская администрация являются основным условием жизни, своеобразным панцирем, который дает силу и способность к движению этому народу, внутренняя сущность которого бесформенна и аморфна.
Но при этом не зависть, не затаенное чувство мести и, конечно же, не страх, заставляют людей опасаться агрессии со стороны Германии. Это инстинктивная позиция всякого, у кого есть укорененность, основательность, свой хребет, и при этом нежная чувствительная кожа, открытая всему миру, и он вынужден выставлять ее против ужасных щупальцев этого спрута.
Несомненно, существует тайный смысл, порой даже в самых незначительных вещах. Марика Стиернстедт[65] сделала изображение женщины — сеятельницы с французской почтовой марки заставкой своей книги о Франции. Стоит обратить внимание на теперешние немецкие почтовые марки, где символом Германии является женщина, голову которой покрывает железный шлем, но более того, два шлема надеты на обе ее груди, так что получается, что даже сам символ материнства оказывается заключенным в стальную броню. Когда же смотришь на французскую сеятельницу, то просто любуешься ее прекрасным незащищенным телом, на которое наброшена лишь легкая одежда, видишь, как свободно и изящно она движется, овеваемая ветерком и разбрасывая зерно!
