Он казался уязвимым, и Нерони решился... Он усмотрел свой шанс в том обстоятельстве, что у Пьеро ди Козимо ди Медичи, наследника несметных богатств Козимо ди Джованни ди Медичи, совершенно неожиданно возникли проблемы с деньгами. Собственно, не столько из-за нехватки денeг, сколько из-за того, что его отец держал свои дела в намеренно запутанном состоянии.
И тогда мессер Диотисальви Нерони дал Пьеро, сыну своего благодетеля, «дружеский совет»: поскольку Козимо Медичи во время своего правления давал многим влиятельным флорентийцам взаймы, а уплаты не требовал – то почему бы сейчас эти долги не взыскать? Это позволит консолидировать семейное состояние, а заодно и отчетность упростится...
Разумный человек, наверное, подумал бы о том, что если уж мудрый Козимо не требовал уплаты этих долгов, то, наверное, имел на это свои резоны? Но Пьеpо, вроде бы уже и не юноша – как-никак он унаследовал отцовское состояние в зрелом возрасте 48 лет, – почему-то такого вопроса себе не задал.
И он решил последовать совету, не взвесив возможных последствий этого шага...
Банк Медичи потребовал уплаты у всех своих флорентийских должников разом и без особого предупреждения. Трудности появились у очень многих, а несколько банкирских домов вообще оказались на грани бакротства. В «партию Холма» хлынул поток добровольцев. Даже сторонники Медичи раскололись на два враждебных лагеря: один хотел восстановить свободу республики, другой безусловно поддерживал владычество Пьеро.
Официальный лозунг недовольных был вполне республиканским – говорили о стремлении к тому, чтобы «Флоренция управлялась выборными органами, а не прихотью нескольких могущественных граждан».
К Пьеро прицепились даже потому, что он задумал породниться со знатным римским родом Орсини – речь шла о браке Лоренцо с Клариче Орсини, дочерью Джакомо Орсини, властителя укрепленных городков Монтеротoндо и Брачьяно, человека знатного, в папских владениях весьма влиятельного. K 1464 в родословной рода Орсини насчитывалось два папы и полдюжины кардиналов.
Tак почему же предполагаемый брак во Флоренции сочли нежелательным?
Дело тут было в том, что обычно знатные семьи Флоренции роднились друг с другом. В качестве примера можно было сослаться на самого Пьеро Медичи – у него было три дочери, и все они были просватаны по старому обычаю: Мария – в семью Росси, Бианка – в семью Пацци, Лукреция – в семью Ручеллаи. Все эти кланы были флорентийскими, владельцами крупной собственности в недвижимости и торговле. A вот Орсини были не флорентийцами, а римлянами, и при этом знатным, почти княжеским родом военных аристократов и высоких прелатов церкви.
Пьеро обвинили в том, что он хочет стать властителем родного города: «ибо кто не хочет родниться с согражданами, тот стремится превратить их в своих рабов».
Мысль эта нашла отклик – под призывом к Пьеро не искать невесты своему сыну за пределами отечества подписалось немало народу. Пьеро жe к тому времени был болен, и его отвезли на его любимую виллу Кареджи – там он обычно находил некоторое успокоение. Везли на носилках, подвешенных между двумя идущими один вслeд другому мулах – он буквально не мог ни ходить, ни даже сидеть в неудобной повозке.
Мягких каретных рессор к тому времени еще не придумали...
В общем, заговор шел к успеху – а чтобы убедиться в том, что все в порядке, Нерони частенько навещал Пьеро и всеми силами старался убедить его, что Флоренция спокойна и что в городе царят мир и порядок.
Однако ничего не получилось. Заговорщиков выдал некто Никколо Федини, выполнявший на этом собрании обязанности секретаря. Считая, что предательство будет более выгодным, чем участие в убийстве Медичи, Никколо раскрыл Пьеро этот заговор, показав список заговорщиков и всех, давших им свою подпись.
В опасные минуты Пьеро Медичи обнаружил, что он все-таки не зря прожил долгие годы под крылом своего отца – кое-чему он все-таки научился. Вот как развивались дальнейшие события, которые мы приведем в пересказе, взятом из хорошего источника[2]:
«...Они вознамерились умертвить Пьеро, который лежал больной в Кареджи, вызвав для этой цели к стенам Флоренции маркиза Феррарского. Решено было также, что после смерти Пьеро все выйдут вооруженные на площадь и принудят Синьорию установить государственную власть по их желанию, ибо, хотя не вся Синьория была на их стороне, они рассчитывали, что противники подчинятся из страха.
Мессер Диотисальви, чтобы получше скрыть эти замыслы, часто навещал Пьеро, говорил ему, что в городе нет никаких раздоров, и убеждал его всячески оберегать единение граждан. Но Пьеро был осведомлен обо всех этих делах...
Наконец Пьеро решил первым взяться за оружие и для этого воспользовался сговором своих противников с маркизом Феррарским. Он сделал вид, что получил от мессера Джованни Бентивольо, владетеля Болоньи, письмо о том, что маркиз Феррарский со своим войском находится на берегу реки Альбо, открыто заявляя, что идет на Флоренцию. Получив якобы это известие, Пьеро вооружился и, окруженный огромной толпой тоже вооруженных людей, явился во Флоренцию...»
27 августа 1466 года дело решилось в пользу Пьеро Медичи, oн убедил всех, что взялся за оружие потому, что его поставили перед необходимостью защищаться, что сам он только того и желает, чтобы жить в спокойствии и мире и охранять закон. Удалось даже обойтись без драки.
Благодаря проявленной Пьеро умеренности никаких кровавых репрессий не последовало, все государственные должности заняли его сторонники. А противникам предоставили возможность бежать – и уж только после этого они были объявлены «врагами отечества». Часть их сторонников тоже изгнали, но казнен никто не был.
В 1469 году его 20-летний сын Лоренцо сочетался браком с Клариче Орсини, в том же 1469 году Пьеро ди Козимо ди Медичи в возрасте 53 лет мирно скончался в своей постели.
Власть перешла от Пьеро к Лоренцо, теперь это уже воспринималось по большей части как нечто должное. Kак-никак, Лоренцо был главой Республики, хоть и неофициальным, но уже третьим по счету, после своего деда и своего отца. Династическое «право» было налицо. В этом же 1469 году в семье Бернардо Макиавелли родился сын Никколо.
Kонечно, кроме родителей ребенка, на это событие никто не обратил никакого внимания.
28 января 1475 года на пьяцца Санта-Кроче во Флоренции состоялся праздник. Само по себе событие это было не слишком примечательным. Во Флоренции по закону было только 275 рабочих дней в году, а остальные 90 были праздничными, так что, помимо вокресений, в среднем едва ли не каждую неделю года что-нибудь да отмечалось. Устраивались карнавалы, танцы на площади Старого Рынка (Меркато-Веккьо), скачки с участием самых лучших коней и самых лихих наездников, каких только можно было сыскать по всей Тоскане, игры в мяч и потешные баталии, проходили торжественные парады гильдий, восхвалявшие святых – покровителей того или иного ремесла. Художники, скажем, славили Святогo Луку.