Французскому народу, французскому пролетариату и коммунистической партии, как известно, принадлежит крупнейшая заслуга перед международным рабочим движением. Французский пролетариат по инициативе и под руководством коммунистов дал отпор попыткам фашистского путча в феврале 1934 года. Французская коммунистическая партия выступила организатором и вдохновителем создания единого рабочего, а затем Народного антифашистского фронта, сделавшего невозможным дальнейшие успехи фашизма во Франции. Тем самым французский пролетариат во главе с компартией первый в капиталистической Европе после победы фашизма в Германии показал и доказал, как можно преградить дорогу фашизму.
В мемуарах Эррио есть глава, специально посвященная фашистскому путчу 1934 года, и в следующих за нею главах он не раз возвращается к вопросу об опасности со стороны германского и французского фашизма.
Не приходится сомневаться в искренности антифашистских убеждений и чувств Эррио; они бесспорны. И в то же время вопреки этим чувствам и общеизвестным фактам истории Эррио не видит или не хочет видеть решающей роли французского пролетариата и коммунистов в организации отпора силам фашизма и в последующем контрнаступлении против него.
Читатель найдет на страницах мемуаров Эррио ряд второстепенных подробностей о событиях 6 февраля 1934 года и последующих дней, о формировании и первых шагах правительства Думерга, о личных трениях, о парламентских комбинациях, продолжавшихся и в эти ответственные часы истории Франции. Но тщетно стал бы он искать в этом повествовании рассказ о том, как рабочие-коммунисты, установив на практике в совместной борьбе против фашистских молодчиков единство действий с социалистическими рабочими, нанесли первый удар фашистам, как прокатилась по всей стране грандиозная антифашисткая всеобщая забастовка 12 февраля, нагнавшая страх на фашистских мятежников, как выковывался, вдохновляемый коммунистами, Единый и Народный антифашистский фронт. Несколько слов, как бы вскользь, мимоходом брошенных по этому поводу, отнюдь не дают представления о действительном месте и значении борьбы рабочего класса против фашистской опасности; скорее, напротив, они искажают, затемняют подлинную историю борьбы против фашизма во Франции в 30-х годах.
Сказанное относится не только к освещению Эррио истории борьбы против фашистских групп внутри Франции, но также и к изображению им опасности со стороны германского фашизма.
Освещая круг вопросов, связанных с этой проблемой, Эррио склонен их трактовать как узковнешнеполитические вопросы, а иногда даже и как дипломатические, не показывая реально существовавшей связи между угрозой Франции со стороны германского фашизма и опасностью, исходившей от французских фашистских организаций – «Огненных крестов», «Патриотической молодежи», «кагуляров» и профашистских элементов внутри правительственных кругов. Соответственно этому Эррио игнорирует и роль народных масс в борьбе против угрозы со стороны германского фашизма и в решении задач национальной безопасности Франции.
Эррио, например, услышал и отметил на страницах своих мемуаров «реплики и выкрики коммунистов» при выступлении Думерга в палате депутатов в 1934 году. Но он не расслышал мощного голоса народа, устами коммунистов предостерегавшего против грозной опасности со стороны германского фашизма, против тайных пособников политики фашистской агрессии, вроде Лаваля, против преступной и гибельной для Франции политики уступок и сговора с гитлеровской Германией и фашистской Италией.
Даже там, где Эррио рассказывает о вопросах, связанных с политикой сближения Франции с Советским Союзом, вопросах, в которых он превосходно осведомлен, так как ему самому принадлежала немалая заслуга и в постановке их, и в положительном их решении, он все же недосказывает нечто весьма существенное. Он не говорит о том, что политика сближения и сотрудничества Франции и СССР была требованием широчайших народных масс, настойчиво добивавшихся изменения к лучшему отношений между Францией и СССР и справедливо видевших в сближении этих двух держав мощный фактор обуздания фашистских агрессоров и сохранения мира в Европе.
Таким образом, картина развития классовой и политической борьбы во Франции в 20-30-х годах нынешнего столетия, даваемая Эррио в его воспоминаниях, всегда, или почти всегда, остается неполной. Некоторые, и притом весьма существенные, стороны общественных процессов отсутствуют, тем самым, естественно, нарушается и историческая правда и действительная история классовой борьбы во Франции между двумя мировыми войнами, такой, какой она была в реальной жизни, а не в представлении мемуариста.
Читатель, знакомящийся с историей Франции по мемуарам Эррио, не должен забывать и о тех общественных процессах и классовых силах, которые, играя важную роль в действительной жизни, в подлинной живой истории, оказались за пределами картины прошлого, воссоздаваемого под пером Эррио.
* * *
Односторонность, неполнота в изображении прошлого, умалчивание о многом важном, столь характерные для мемуаров Эррио, не следует объяснять его злой волей. Было бы глубоко неправильным, нелепым подозревать Эррио в намеренном искажении действительности. Он описывал жизнь, и политическую жизнь прежде всего, такой, как он ее видел и воспринимал.
Но неполнота и односторонность, неспособность увидеть в общественной борьбе то, что в ряде случаев было главным, тот общественный класс, который стал ведущей силой социального прогресса и национального величия Франции, – пролетариат были результатом глубокой противоречивости мировоззрения Эррио и отстаиваемой им политической линии, ограниченности его буржуазного мировоззрения.
Быть в наш век последовательным демократом можно только перейдя на позиции высшей – пролетарской демократии. Эррио был от этого очень далек. Он всегда оставался только буржуазным демократом. Он отнюдь не стремился уничтожить старый буржуазный мир, кричащие пороки которого были ему хорошо известны и вызывали его искреннее негодование. Но он тешил себя иллюзиями, что эти пороки можно устранить, он верил в то, что рядом реформ и преобразований можно усовершенствовать существующий общественный строй, освободить его от наиболее вопиющих социальных пороков и недостатков. Каков этот общественный строй, Эррио никогда не говорил; он не называл капитализм его именем. Нетрудно, однако, понять, что все эти планы реформ, воодушевлявшие Эррио, независимо от их неосуществимости, химеричности, представляли собой, в сущности, попытки реформировать, «улучшить» старый капиталистический мир, то есть продлить тем самым его существование.
