Новый учитель Бедржиха оказался строгим и взыскательным. Он заставлял своего ученика часами повторять одни и те же отрывки, пока не добивался филигранной отточенности звучания. Тогда знакомые мальчику мелодии приобретали новую необычайную красоту. И Бедржих прощал достававшиеся ему порой шлепки и грубоватые окрики. Тем более, что он видел, как радовался сам учитель, когда Бедржиху удавалось сыграть что-нибудь очень хорошо. Строгий Йикавец становился добрым и ласковым и мог часами рассказывать о музыке и великих музыкантах, о том, как маленький Моцарт покорил Францию и Италию. Однажды он рассказал Бедржиху, что в замке графа Чернина стоит инструмент, на котором играл Моцарт. Мальчик был поражен. Великий Моцарт и все, что с ним было связано, казалось ему сказочно далеким, недосягаемым. А тут совсем рядом, в замке, мимо которого он каждый день проходил, оказывается, стоит фортепьяно, клавишей которого касались руки Моцарта!
С каждым годом росла слава Моцарта. Музыка его звучала повсеместно. Многие представители венской знати, позабыв, с каким презрением они или их родичи относились к маленькому, рябому, измученному постоянной нуждой человеку, какие гроши они платили ему за уроки, с удовольствием теперь вспоминали о том, что они когда-то встречались с этим величайшим гением. Старый граф Ян Рудольф Чернин с гордостью сообщал, что он родился в один год с Моцартом, как будто уже один этот факт создавал ему какое-то особое положение в обществе. Любил граф рассказывать о встречах с великим композитором у своего дяди князя-архиепископа зальцбургского Иеронима Коллоредо, о том, что позже Моцарт бывал в Вене у них во дворце — давал уроки детям.
Фортепьяно, на котором тогда играл творец «Дон Жуана» и «Волшебной флейты», стояло теперь в замке Йиндржихова Градца. Бедржих мечтал увидеть этот инструмент, хотел притронуться к этой реликвии. Не раз, сидя у Йикавца, перебирая пожелтевшие клавиши его маленького, старой конструкции фортепьяно, он воображал, будто находится в графском покое, сидит у заветного фортепьяно…
Однажды он так увлекся своей мечтой, что совсем забыл о присутствии учителя. Подавшись всем телом вперед, глядя куда-то в одну точку, Бедржих играл и играл пьесу за пьесой. Йикавец с интересом наблюдал за мальчиком. Вдруг он услышал какие-то новые сочетания звуков, что-то незнакомое. «Вероятно, свое», — подумал кантор. Прислушался. Четкая танцевальная мелодия то появлялась, то. снова исчезала, точно растворяясь в различных пассажах.
— Что ты играешь? — спросил Йикавец.
Бедржих вздрогнул, судорожно ударил по клавишам и остановился. Растерянно посмотрел кругом и вдруг… заплакал. Зачем ему помешали, зачем прогнали чудесные видения?!.
Рука учителя ласково легла на маленькую головку. От этого прикосновения Бедржиху стало легче. Он быстро успокоился. Тогда учитель сел за фортепьяно и показал, как лучше развить только что сочиненную мальчиком мелодию.
Нередко и дома импровизировал Бедржих на скрипке, и почти всегда эти импровизации принимали форму танца. Так в 1832 году родилось первое дошедшее до нас сочинение маленького музыканта, собственноручно им записанное. Это ре-мажорный галоп. Ясная, выразительная мелодия этого галопа, сочиненная восьмилетним ребенком, очень ритмична.
Многим был обязан Сметана Франтишку Йикавцу. Он первый научил мальчика серьезно относиться к музыке, видеть в ней не развлечение, а величайшее из искусств. Как впоследствии говорил сам композитор, Йикавец толкнул его «на дорогу виртуоза», показав, какое богатейшее разнообразие звуков может извлечь из инструмента умелая рука. Он же научил Бедржиха петь. Долго и упорно занимался учитель с мальчиком и через год добился больших успехов. Прихожане костела были приятно удивлены, когда услышали под сводами храма звонкий, чистый детский голос, который старательно выводил мелодию на фоне хора и оркестра. Это пел Бедржих Сметана. Ему тогда не было еще и девяти лет. Исполнение юного певца было таким глубоким и проникновенным, что в следующее воскресенье желающих послушать-его пение было больше, чем мог вместить костел.
В Йиндржиховом Градце на воскресные богослужения всегда собиралось много народу. Музыканты старательно к ним готовились. Для маленького Бедржиха участие в таких «концертах» было хорошей школой. Предстояло ли мальчику петь вокальную партию или он участвовал в ансамбле скрипачей — Йикавец тщательно готовил его к каждому выступлению.
В этом же городе судьба столкнула Бедржиха еще с одним человеком, общение с которым, хотя и не очень продолжительное, сыграло немалую роль в его жизни.
По приглашению графа Чернина в 1832 году в замок прибыл Антонин Махек. Творчество этого замечательного чешского художника занимает почетное место в истории культуры страны. Сын деревенского портного, до конца жизни сохранивший прочные связи с. чешским селом, Махек обладал четкой, правдивой, удивительно простой и яр ной манерой письма. Махеку принадлежат портреты почти всех видных чешских деятелей того времени: скульптора Йозефа Малинского, писателя Вацлава Ганки, филолога Йозефа Юнгманна, композитора Вацлава Яна Томашка и многих других — все это вошло в сокровищницу чешской живописи.
Но не только своими замечательными портретами прославился Антонин Махек. Большую любовь всего чешского народа еще при жизни завоевал художник серией своих работ, получивших название «История чехов в картинах».
В те годы, когда особенно сильно развернули свою деятельность будители, когда вся прогрессивная общественность Чехии и Словакии помогала народу познать свою силу и мощь, тогда Антонин Махек писал: «Да будет мне святой обязанностью как можно более старательно и верно изобразить все, что есть великого, прекрасного и благородного на земле, к чести и славе Народа Чешского». И в своем творчестве он действительно запечатлевал все, что было «великого, прекрасного и благородного» в жизни многострадального родного народа. Десятки рисунков Махека воспроизводили отдельные события чешской истории. В них воскресали дорогие каждому чеху образы. Особенно любил мастер рисовать гуситов. За это в Праге его даже звали «гуситским художником». Снабженные текстом Вацлава Ганки, рисунки печатались литографским способом и распространялись по всей стране. В 1829 году таких рисунков было отпечатано свыше семидесяти. Даже тем, кто по недостатку образования не мог прочитать поэтический текст, изображенные художником события были вполне ясны. В тот период весь чешский народ и особенно молодежь хорошо познакомились с многовековой историей своей родины. И заслуга в этом, по словам академика Неедлого, не столько ученых-историков, сколько неутомимого труженика Антонина Махека.
