июня 1924 года в Париже в семье Луи и Альбертины Лапланш (Louis et Albertine Laplanche). Семья его отца производила вино, семья его матери — шампанское. От такого бурного союза должен был родиться воистину выдающийся человек. Впрочем, его подлинной родиной был не Париж, а Бургундия — регион в центральной Франции. Трогательную привязанность к малой родине он сохранил до конца жизни. Возможно, именно от Бургундии он перенял свой независимый характер — эта территория вошла в состав королевства Франции довольно поздно, только в 1477 году.
В будущем Лапланш часто возвращался туда, к себе в винодельческое поместье Поммар, в уютный дом, окруженный собственными виноградниками и небольшим винным заводом. «Жан-Луи Лапланш происходил из богатой семьи виноградарей из Бургундии и был вынужден вести двойную жизнь: по рабочим дням он был парижским интеллектуалом, а по выходным — бургундским виноградарем» [378]. Долгое время эти виноградники в департаменте Côte-d’Or (фр. «Золотой берег») принадлежали семейству Маре-Монж, однако в 1926 году, спустя два года после его рождения, виноградники были выкуплены семьей де Блик (de Blic), чей наследник Эммануэль де Блик спустя десять лет продал владение семье Лапланш. Продано было все — и 19 гектаров виноградников, и поместье Поммар, — единственное, что Эммануэль оставил, так это коллекцию антикварной мебели своего семейства (которая сохранилась до сих пор) [379].
О детстве Жана Лапланша известно не очень много. Мы знаем, что оно пришлось на относительно мирный период истории Франции, а также то, что много времени мальчик проводил в поместье.
Вероятно, мы можем предположить, что воспитание юного Жана было во многом традиционным для французской провинции, с большим уклоном в католичество; со временем он стал активистом «Католического действия» — общества, выступавшего против агрессивного антиклерикализма и секуляризма. Сильное влияние католицизма, «латинская» культура (значительно более «романская», чем немецкая), оказали свое воздействие на развитие психоанализа; возможно, именно поэтому «французское» прочтение Фрейда Лаканом или Лапланшем имело гораздо больший эффект, чем оригинальные труды основателя психоанализа.
На момент начала войны Лапланшу было всего 16 лет, и, как и для большинства молодых французов, поражение было большим унижением для него. Впрочем, военные действия не помешали ему в 1940 году переехать в Париж, чтобы поступить в лицей Генриха IV, престижное среднее учебное заведение, в стенах которого учились такие известные философы, как Ж.-П. Сартр и М. Фуко. В 1943 году Жан стал активным участником движения Сопротивления; сегодня, нам, впрочем, сложно говорить о результате и характере его борьбы, однако юноша проявил известную принципиальность и твердость характера.
На 40-е годы приходится и его увлечение философией, Лапланш принял решение поступить в Высшую Нормальную школу, где его преподавателями были М. Мерло-Понти, Г. Башляр, Ж. Ипполит. Морис Мерло-Понти был в то время наиболее авторитетным французским феноменологом, консультантом по архиву Эдмунда Гуссерля; Жан Ипполит был преподавателем нескольких престижных университетов, однако наибольшее его достижение — первый перевод Гегеля на французский (отметим, что это произошло только в 1939 году; для сравнения: русские переводы Гегеля появились еще в 1847-м!); Гастон Башляр — преподаватель естественных наук и философии, отличающийся оригинальным пониманием феноменологии (к примеру, работа «Психоанализ огня» 1938 года).
Произошло и изменение политических взглядов Лапланша — отдалившись от католического фланга, он примкнул к троцкистам, а затем к группе леворадикалов «Социализм или варварство» (1948). Однако после майских событий 1968 года Лапланш отошел от политики.
Лапланш проявил себя способным студентом и после окончания войны, в 1946–1947 годах, стажировался в Гарварде, где увлечение психоанализом стало более серьезным. Лапланш вспоминал: «Когда я поступил в Высшую Нормальную школу, получил годичную стипендию в Гарвардский университет и рекомендацию Рудольфу Левенштайну, бывшему аналитику Лакана в Париже и сооснователю “эго-психологии” в Америке. По пути в Гарвард я посетил его в Нью-Йорке. Левенштайн сказал мне: “Когда будете в Гарварде, не ходите на философский факультет, это не очень интересно. Идите на факультет социальных отношений. Там есть психоаналитики…” [380]».
Тогда же произошло знакомство Лапланша с Лаканом: «Я посетил Алкюи и попросил порекомендовать кого-нибудь. Он сказал: “Есть молодой аналитик на улице за углом, который организует семинар…” Это был Лакан» [381]. Лакан в ту пору не был еще знаменит, но его восхождение уже начиналось. Лапланшу было суждено стать не только свидетелем, но и активным участником этих событий.
Поначалу психоанализ привлекал Лапланша сугубо теоретически, но со временем он сам решил заняться психоаналитической практикой. Обращаясь к практике, Лапланш стремился не занимать радикальную позицию сторонников понимания психоанализа как вида психотерапии. Не разделял он и сугубо «философское» назначение анализа, вроде античного лозунга «познай себя — познай свое бессознательное»: «Для меня психотерапия так же стара, как и мир, а психоанализ начинается с Зигмунда Фрейда… Для нас психоанализ по-прежнему является изобретенным методом доступа к бессознательному. Психотерапия, напротив, идет в противоположном направлении от психоанализа, она идет в направлении синтеза. Во всей психотерапии, включая психоанализ, есть время реконструкции и время деконструкции. Но собственно анализ — время деконструкции. Это не значит, что психоанализ плюет на реконструкцию или что он отрицает ее…
В любом психоанализе есть, возможно, 90 % психотерапии и 10 % анализа или даже меньше» [382].
Одним из первых публичных выступлений Лапланша в психоаналитической среде была масштабная конференция 1960 года, организованная Анри Эем. На ней представители философии, психоанализа, психиатрии обсуждали проблему бессознательного. Лапланш и его коллега Серж Леклер, еще один ученик Лакана, представили совместный доклад. В своем докладе Леклер поддержал тезис о бессознательном-языке, заявив, что лаканизм — не просто философия языка, но действенный терапевтический метод, тогда как Лапланш утверждал, что бессознательное выступает условием языка. Сам же Лапланш хотел следовать духу лакановского учения, но в то же время противопоставил лакановское прочтение фрейдовских текстов и языковую концепцию самого Фрейда. Впрочем, Лакан не стал вступать в полемику, «здраво рассудив, что успех его учеников — его успех. Позже он не упустит случая назвать Лапланша уклонистом и обвинить в использовании его, Лакана, идей» [383].
Также благодаря настойчивости Лакана Лапланш поступил на медицинский факультет — Лакан, каким бы философом ни казался он нам, считал, что медицинское образование будет скорее помощью для психоаналитиков. Пока Лапланша заботили вопросы психоаналитической и психиатрической теории и практики, он успевал изучать языки и начал интересоваться творчеством немецкого поэта Гельдерлина. Свое триумфальное шествие в умах европейских интеллектуалов гениальный немецкий поэт и сумасшедший Фридрих Гельдерлин начал еще со времен Дильтея и Ницше; им интересовался Карл Ясперс, его постоянно цитировал Мартин Хайдеггер. Было лишь вопросом времени, когда им заинтересуются психоаналитики.
Сколь
