Что можно было сделать? Ничего, только бежать вместе со всеми. И я бежал. Рядом со мной бежал комиссар, бежал начальник штаба. Только мы были не впереди, а сзади всех, и еще я успевал смотреть иногда на компас: смешно, конечно, но ведь должен же командир представлять, куда в конце концов увлекут его бегущие сломя голову и ничего не понимающие бойцы.
Все это продолжалось не так долго, считанные минуты, но мне они показались очень и очень длинными. Наконец, заметив, что кое-кто из бегущих приходит постепенно в себя, я решил рискнуть. Остановился, приложил ладони рупором ко рту и изо всех сил крикнул:
— Спокойно! Спокойно! Прикрываю отход!
Лег за дерево и выпустил очередь из автомата, не целясь, в ту сторону, откуда слышался шум погони.
Немедленно рядом со мной оказались комиссар, оба наших адъютанта и начальник штаба. Адъютантов мы послали назад. Оба они прекрасно поняли, что пытался я сделать, на что рассчитывал. Буквально через несколько секунд стал слышен голос Цветкова, яростно кричавшего о том, что командир с комиссаром и начальником штаба отстреливаются одни, что их бросили, что… Думаю, нет нужды говорить, в каком все это было выдержано стиле. Понятно, наверное, что совсем не парфюмерными эпитетами пользовался Вася. А мы тем временем, подпустив преследователей поближе, ударили из трех автоматов.
Вернутся наши люди или нет? Может быть, понапрасну поставил я на карту так много — жизни всего своего штаба? Сколько времени сможем мы втроем продержаться: пять минут? Десять?..
Неподалеку вдруг затрещал партизанский автомат. Потом еще один. Еще… еще… еще!.. Вернулись!
Дальше все было просто. Порядок восстановился так же быстро, как и нарушился. Отряды вступили в бой, и не так много времени понадобилось, чтобы закончить его нашей победой. Наступавших солдат рассеяли несколькими фланговыми ударами, поднялись в контратаку, враг бежал. Но этот урок я запомнил на всю жизнь.
* * *
19 сентября полк вышел в район Радиловского озера и встретился с бригадой А. В. Германа. Численность ее была в то время невелика — наш полк, выходя из Партизанского края, имел в своем составе больше бойцов. Однако это соотношение должно было измениться: ниже я расскажу, почему.
Лагерь бригады был разбит в красивом и чистом сосновом бору, примерно в 15–20 километрах от Струг Красных, западнее деревень Сапирино и Кашино. Жили в добротных, сухих и чистых землянках, территория содержалась в образцовом порядке, и все это очень напоминало воинский лагерный сбор в мирное время. Лагерь имел настолько добротный и спокойный вид, что казалось, будто и не во вражеском тылу он находится, будто не может угрожать здесь людям никакая опасность.
С Александром Викторовичем Германом мне доводилось встречаться и раньше, в Партизанском крае. Но встречи эти были так мимолетны, что временем нашего настоящего знакомства я считаю все-таки середину сентября сорок второго года, а местом — только что описанный лесной партизанский лагерь.
О Германе много написано. Редкая книга о ленинградских партизанах не содержит упоминания об этом человеке, прожившем короткую, но удивительно яркую жизнь, оставившем глубокий след в памяти тех, кому довелось воевать рядом с ним. Имя Германа увековечено. Его носят пионерские дружины, отряды «красных следопытов», оно было присвоено после гибели комбрига его бригаде, им названа одна из улиц Ленинграда… И все-таки, несмотря на широчайшую известность Александра Викторовича, я считаю своим долгом присоединить к многочисленным рассказам о нем и свои воспоминания. Ведь я хорошо знал его: не в одном бою побывали мы вместе, встречались и в тылу врага, и в советском тылу, и в последний рейд я его провожал из Валдая… А пистолет, из которого выпустил он последнюю в своей жизни пулю, был подарком от меня: печальная подробность, лучше бы ее не было вовсе!
Мы очень быстро сошлись — с первой же встречи, с первого же вечера, который провели вместе, беседуя о том, что больше всего волновало тогда; о судьбе Партизанского края. Не во всем одинаковы были наши мнения, какие-то частности оценивали мы по-разному, но это не мешало взаимопониманию, не нарушало, а только, по-моему, укрепляло быстро возникшее чувство взаимной симпатии.
Мне трудно теперь вспомнить, на какие именно качества Александра Викторовича обратил я внимание в тот далекий день. Не мог я тогда, например, знать, каков Герман в бою, — надо было оказаться рядом под пулями, надо было своими глазами увидеть его смелость, его хладнокровие, его умение пойти, когда надо, на риск и выйти победителем, его умение руководить боем, всегда удерживать в руках инициативу, принимать неожиданные решения, ведущие к победе. Это, повторяю, я узнал позже. Но с первой же встречи с Александром Викторовичем любой мог увидеть в нем человека твердого, волевого, решительного. Он был прям, но не резок в обращении с людьми, не терпел грубости, ненавидел хамство и наглость. Не переносил подхалимов. Не признавал догм: был постоянно в поиске новых форм и методов ведения партизанской борьбы.
И внешностью своей впечатление он оставлял у всех только хорошее: строен, всегда подтянут, бодр, в движениях уверен, мужествен. Я не побоюсь сказать, что был Герман красив — это слово редко может быть с толком использовано для характеристики мужчины, но в данном случае обойтись мне без него трудно. И красив Александр Викторович был не только внешне: он жил красиво, воевал красиво. Таким и остался он в моей памяти навечно. Кстати, фотографию Германа, переходящую из одной книжки в другую, я считаю не самой удачной.
В тот вечер мы говорили о боях против четвертой карательной экспедиции. Герман был активнейшим сторонником использования нашими подразделениями только такой тактики, только тех форм и методов борьбы, которые можно было бы назвать сугубо партизанскими. И в этом трудно было с ним не согласиться.
Однако я стал горячо спорить, видя, что Герман осуждает Васильева за применение им в боях с карателями и тактики позиционного боя. Я говорил, что сугубо партизанскую тактику можно в данном случае представить примерно так: не препятствовать карателям в захвате территории края, нанося в то же время по врагу удары. Для партизан сам по себе факт владения большими территориями не так уж и важен, скорее это даже обременительно, поскольку занятую территорию надо охранять, — куда проще не заниматься этим! Места для того, чтобы жить, предостаточно в любом почти лесу; нападай оттуда на гарнизоны, устраивай диверсии на железных дорогах, маневрируй, а борьбу за территории оставь частям регулярной армии… Но все это было бы верно при одном условии: Партизанского края в том виде, какой он имел, в природе не должно было бы существовать. Но он существовал! Были мирные жители края, были отношения между ними и партизанами. И священной нашей обязанностью становилась в этой связи защита всеми имеющимися средствами этих людей и этой земли. А в таком случае приходится действовать, и не только партизанскими методами.
