29–го штаб генерала Краснова перестал существовать; переутомленные трехдневным сидением на боевом участке, генерал Краснов и полковник Попов переехали в Гатчино и расположились во дворце. Часам к 5 генерал Краснов собрал в комнатах № 5 и 6 всех бывших налицо во дворце офицеров. Собралось около 200 человек — преобладали офицеры Гатчинской авиационной школы.
Генерал Краснов выглядел разбитым и физически, и морально; он обратился к собравшимся офицерам приблизительно со следующими словами: «Благодарю вас, господа офицеры авиационной школы, за вашу готовность и искреннее желание помочь нашему делу — но все уже кончено. Сегодня были делегаты от большевиков и выработаны следующие 30 пунктов перемирия с большевиками: 1) немедленное прекращение братоубийственной войны и полная амнистия принимавшим в ней какое бы то ни было участие, 2) немедленное учреждение нового правительства, в состав коего войдет по одному представителю от каждой из существующих политических партий, 3) в состав нового правительства не имеют права входить ни Ленин, ни Керенский (о Троцком не упоминалось), 4) свободный пропуск всех казаков 3–го конного корпуса на Дон» и т. д.
Прочитав все 30 пунктов, генерал Краснов заключил: «С этого момента надо считать, что России нет, Великая Россия будет разрушена борьбой политических партий, и, вероятно, не останется камня на камне. Все будет разрушено — будут уничтожены целые города, и вот после этого на развалинах разрушенной Старой России будет построена Новая, еще более Великая, Молодая Россия…»
Генерал умолк — все уныло повесили головы и… постепенно разошлись..
Мы, офицеры Гатчинской авиационной школы, не особенно верили «полной амнистии» участникам боев под Гатчиной, так как бывшие в составе большевистской делегации матросы открыто заявляли, что «мы, дескать, покажем этому зелью летчикам, как воевать на бронепоездах и броневиках». В воздухе пахло кровавой расправой, тем более что в составе наступающих большевиков преобладали кронштадтские и гельсингфорские матросы с «Петропавловска» и других кораблей.
Собравшись в канцелярии школы для обсуждения создавшегося положения, мы застали в ней начальника школы полковника Б–ко, который, как оказалось, уже разрешил вопрос о дальнейшей нашей деятельности, раздав каждому из нас подписанные бланки отпускных билетов, литеры и т. п. документы, — делать больше было нечего, и все собравшиеся разошлись по домам.
Придя из канцелярии во дворец, я застал там летчика полковника М–на и штабс–ротмистра Финляндского драгунского полка X.; после короткого обмена мнениями выяснилось, что на фронте нет ни одного казака и что каждую минуту Гатчина может быть захвачена большевиками и начнется дикая расправа с офицерами школы; необходимо было что‑то предпринять, но прежде всего нужно было выяснить, что предполагает делать штаб генерала Краснова.
Зайдя с этой целью к начальнику штаба полковнику Попову, я с трудом разбудил его и на свой вопрос получил безразличный ответ сонного и безмерно уставшего человека: «Ничего… будем отдыхать… выспаться надо…»
— Но ведь большевики могут ворваться каждую минуту, и тогда начнутся дикие эксцессы, — возразил я.
— Ничего, Бог не выдаст… — с трудом, бессвязно пролепетал он и… опять уснул…
На этом пришлось и окончить наш разговор.
Передав собравшимся моим единомышленникам «соображения» начальника штаба, мы, по взаимному соглашению, решили создать свой импровизированный штаб обороны и распределили роли следующим образом.
Штабс–ротмистр Финляндского драгунского полка X., окончивший ускоренный курс академии Генерального штаба, взял на себя обязанности начальника оперативного отделения; капитан Ш–н — заведующего разведкой и связью, полковник М–н — инспектора артиллерии; я — общее руководство. Так как самым необходимым делом являлась настоятельная необходимость добыть со станции Луги хотя бы один вагон со снарядами, чтобы из него пополняться в случае удачного развития действий, и так как для этого требовалось бессменное бодрствование заведующего снабжением артиллерии, то в отсутствие полковника М–на я считался его заместителем.
В дальнейшем необходимо было срочно организовать оборону Гатчино, хотя бы для того, чтобы город не мог быть неожиданно захвачен озверевшими матросами, и в случае быстрого их подхода к городу дать возможность отдельным лицам вовремя избежать дикой расправы со стороны матросов.
Импровизированный штаб мог располагать офицерами авиационной школы — активным элементом в количестве до 30 — 40 человек, частью юнкеров школы прапорщиков, бронепоездом, двумя бронеавтомобилями, вагоном снарядов, вагоном патронов, одним боевым аэропланом с бомбами (летчик Х–ц) и, при желании, не менее 6 — 8 пулеметами авиационной школы с 2 полевыми орудиями.
В то время когда импровизированный штаб ломал голову — каким способом вызвать из Луги хотя бы один батальон ударников, неожиданно явился Генерального штаба полковник Т. с 130 партизанами. Он явился, чтобы принять участие в бою, и искал штаб, чтобы получать задачу. «Люди у меня отборные и отчаянные», — заявил он.
Ориентировав полковника Т. в обстановке и познакомив его с характером нашей деятельности, мы предложили ему, во имя общего дела, работать вместе с нами — без дальнейших разговоров полковник Т. согласился.
Партизанам его была дана задача выставить на трех дорогах, входящих в Гатчину, заставы; каждой заставе было придано или орудие, или броневая машина; связь между заставами поддерживалась дозорами. Возможность обхода с флангов исключалась, т. к. местность была болотистая и проходила только по занятым заставами дорогам. Линия же железной дороги охранялась заставой юнкеров.
Установив связь по телефону с Лугой, мы начали организовывать доставку оттуда снарядов. Вопрос о доставке снарядов и патронов из Луги в этой общей суматохе и неразберихе в то время обстоял очень просто: необходимо было набрать несколько добровольцев, которые бы грузили снаряды, снабдить их соответствующими документами с «печатями», а все остальное делалось само собой и без всяких препятствий.
Задачу доставить первый вагон снарядов взял на себя мичман X. (впоследствии партизан в составе корпуса генерала Шкуро). Как оказалось впоследствии — погрузку снарядов он начал беспрепятственно, но не успел выполнить своей задачи вследствие занятия города Гатчины большевиками и ареста его Лужским советом.
30 октября, придя с полетов около 10 с половиною часов утра в собрание школы, я узнал от взволнованных офицеров, что через 2 — 3 часа в Гатчино войдут большевики. Я поспешил во дворец, где увидел, что наш штаб уже скрылся, тщательно уничтожив на дверях все надписи с указанием должностных лиц и отделений штаба.
