Справа от нашей комнаты жили мальчики. Они с нами сразу познакомились, это были Виктор-филолог, Шура-физик и Алик, специалист по русскому языку и литературе из Костромы. Ближе всех к нам по духу был Виктор, который занимался стихотворным переводом под руководством Е. Г. Эткинда. Подружившись, мы стали собираться в нашей комнате по вечерам, ужинать в складчину, ходить вместе гулять по ночному Питеру, отдыхать вместе в выходные дни, что, однако не мешало нам всем напряженно учиться и работать.
Слева от нас была женская комната, самыми яркими ее представительницами мне казались две девушки — Наталья и Валентина, обе с иностранного факультета. Валя, веселая, с яркой, рыжей гривкой кудрей вокруг милого округлого лица с ямочками на щеках, искрилась молодой энергией. Несмотря на такой, казалось бы, легкомысленный вид, она занималась наукой всерьез. Наталья, умная, красивая, невероятно сексапильная, длинноволосая брюнетка, больше развлекалась, чем углублялась в научные изыскания. Каждый, однако, ставит свои цели в жизни и по-своему их добивается. Наташина яркая красота и влияние на мужчин могли бы создать ей образ роковой женщины, если бы не присущая ей бабья доброта и полная бесшабашность во всем. Вокруг нее всегда вились мужчины разных калибров, добиваясь ее расположения. Поэтому центр общения, образовавшийся было в нашей комнате, незаметно перекочевал к ней. Каждый вечер там засиживались допоздна, разговаривали, пили вино, курили, слушали популярную музыку и танцевали. Тамара, увлеченная научной работой, никогда не принимала активного участия в этих посиделках. А я постепенно тоже отошла в сторону, погрузившись в свои дела.
Как-то раз к нам в комнату зашла девушка с факультета русского языка и попросила взять шефство над французским студентом, приехавшим в наш институт на год стажироваться в русском языке, который он изучал в Сорбонне. Мы согласились, и на следующий день к нам пришел высокий худой юноша с длинными, немытыми, вьющимися волосами, крупными чертами лица и длинными руками. Одет он был в сверхмодный вельветовый костюм с брюками клеш и в матерчатые туфли. Его звали Жан Франсуа Ле Дюк. Мы тут же перевели его имя на русский язык и дали прозвище — Ванька-герцог. С момента появления в нашей комнате Жан с нами, а вернее со мной, уже больше не расставался. Я была для него учительницей, мамкой, нянькой и другом. Общаясь с нами, он делал для себя открытия в межличностном и межнациональном общении. Понаблюдав пару вечеров, что мы все приносим какую-то еду на общий стол, и едим вместе, он в следующий раз появился с таинственным видом и спросил: «Ну, что, жрать-то будем?» После чего, гордо положил на стол кусок колбасы и поставил бутылку сухого вина. Это было смешно и трогательно. Смешно, потому что мы никогда не говорили «жрать», а трогательно, потому что он понял, как это здорово собираться вместе веселой гурьбой, не считать, кто, сколько потратил денег на ужин и потратил ли вообще. Для него, практичного и жадноватого европейца это был первый урок хлебосольства русских людей, дружбы, которая от тебя ничего не требует, но дарит теплом и хлебом. За мое доброе отношение Жан платил мне необычайной преданностью. Он узнал, что я люблю апельсины, и мог специально идти искать их по городу в любое время года. Надо учесть, что тогда апельсины были дефицитом. Общежитие жило коммуной, двери комнат, когда в них были люди, не запирались. Я могла проснуться поздно утром и увидеть рядом со своей кроватью, скрючившегося на стуле Жана с апельсинами в руках или еще с чем-нибудь вкусным, терпеливо ожидающего, когда я открою глаза. Он жил в другом общежитии, днем работал в библиотеке и на факультете, но утром и вечером исправно появлялся у нас. Постепенно Жан перезнакомился со всеми моими друзьями и подругами и стал нашим младшим товарищем, своеобразным «сыном полка». Однажды мы устроили культпоход в кино на новую картину «Иван Васильевич меняет профессию». Жан хохотал громче всех и после кино заявил, что даже не подозревал, что в Советском Союзе снимают комедии, да еще такие смешные. Пришлось везти его на Васильевский остров в один из Домов культуры, посмотреть ретроспективу наших комедийных фильмов, включая «Самогонщиков», «Операцию «Ы» и другие приключения Шурика», а также «Кавказскую пленницу». У человека открылись глаза на Советское киноискусство!
Жан покидал Россию в конце лета 1973 года. Мы провожали его на вокзал всей компанией. Он плакал, как дитя, и говорил, что у него никогда не было таких друзей, как мы, и ему ни с кем не было так хорошо и тепло, как с нами. Он говорил, что во Франции дружат только с нужными людьми, а такого бескорыстия и широты души, как здесь, у них нет, и ему будет этого очень не хватать. Еще несколько лет после нашей встречи Жан писал мне письма в Вологду, пока время и своя собственная жизнь не сгладили у него воспоминания о нашей дружбе.
За административным корпусом института был небольшой садик, росший в тени окружающих его домов, а потому бывший довольно сырым и неуютным местом. Но мы с Томой решили, что нам надо укрепить здоровье и договорились каждое утро выходить туда делать зарядку, а после этого бегать трусцой вдоль реки Мойки. Тогда появилась мода на бег трусцой, и многие ей следовали. Идея, инициатором которой, как всегда была Тамара, мне так понравилась, что я тут же побежала покупать себе спортивные штаны и кеды. Я занималась спортом ровно один день. Рано утром, в полном снаряжении мы отправились с Томой в этот садик, сделали какие-то упражнения, побегали и довольные вернулись в общежитие. Тамара пошла умываться, а я прилегла отдохнуть на кровать. Проснулась я в полдень и навсегда поняла, что спорт — это не мое.
В 1972 году в Ленинград приезжал Володя Шварков, и они вместе с Колей Орловым навещали меня. Коля заканчивал тогда морское училище и ходил в заграничные плавания. Однажды он привез мне из-за границы святое Евангелие на русском языке и книгу Джона Фаулза «Магус» на английском языке. Евангелие это сыграло определяющую роль в моем последующем обращении в православное христианство, за что Коле большое спасибо. А Фаулза я, наверное, прочитала первая в стране. На английском языке он был только у меня и, может быть, еще у очень немногих знатоков английской литературы, а перевод на русский язык еще просто не существовал.
В 1969 году в один из лучших ленинградских институтов поступил мой друг Саша Шагалов. За два следующих года мы виделись всего пару раз. Однажды он пригласил нас с Тамарой поехать с ним на встречу «битломанов», где предполагалось прослушивание нового альбома группы «Битлз» и выступление о самой группе лидера питерских неформалов, Коли Васина. Из опасения массового проявления нигилизма в молодежной среде в те времена такие встречи не приветствовались властью, поэтому они разрешались только где-нибудь за пределами города, в каком-нибудь клубе на отшибе, куда было трудно добираться. И, конечно, все это происходило под присмотром Комитета Государственной Безопасности. Мы встретились с Сашей, кажется, на Витебском вокзале и в обстановке полной конспирации сели в пригородный поезд, и отправились в какое-то неизвестное мне место (в Гатчину). Еще на вокзале я заметила, что толпа отъезжающих состоит, в основном, из молодых людей, которые очень тихо, не привлекая к себе внимания, садятся в тот же поезд, что и мы. Саша показал мне самого Колю Васина, высокого серьезного молодого человека, сопровождаемого секретарем (!) в белых джинсах в мелкую красную розочку! Сам Коля был одет во что-то темное и незаметное. Мы ехали примерно около часа, но шли к искомому дому культуры долго. Уже на месте нас пригласили в небольшой зал со сценой. На столе на сцене стоял проигрыватель, и лежала стопка бесценных пластинок «Битлз». За столом сидел важный Коля Васин, а вокруг проигрывателя суетился его секретарь. Постепенно зал наполнился не совсем трезвой местной рабочей молодежью вперемешку с приехавшими любителями музыки «Битлз». Нас предупредили, что мы должны вести себя скромно и не шуметь, чтобы не сорвать мероприятие, которое на языке присутствовавших называлось «сэйшен». Мероприятие было любопытным, но скучноватым. Мы прослушали несколько пластинок и Колю Васина, рассказавшего нам о жизни группы «Битлз». Для меня эта информация новой не была, благодаря ее вологодским приверженцам. Однако вся таинственность, весь антураж сбора и прибытия на место, некоторая нелегальность самого события, производили большое впечатление на неискушенных людей. Оказалось, что это был последний «сэйшен» Коли Васина, дальнейшую «пропаганду» «Биттлз» в нашей стране запретили.
