Глупцы! Они чересчур уверены в себе, — думает Беранже. — Не приведет ли их этот путь к краю обрыва, откуда низвергнется в пропасть реставрированная монархия?
Долгожданный момент как будто приближается. Надо немедленно действовать и звать к действию других. Беранже тотчас же едет в Париж. Прямо с дороги он попадает на заседание общества «Помогай себе сам, и небо тебе поможет». Здесь и либералы и республиканцы, преобладает молодежь. К ней обращается Беранже с призывом: быть в боевой готовности и звать народ к восстанию.
Нельзя терять ни минуты! Разгоряченный и, несмотря на усталость, как будто помолодевший, песенник спешит в дома «либеральных корифеев». Что они собираются предпринять?
Вечером штаб оппозиции заседает в редакции газеты «Насьональ». Тьер читает написанный от лица литераторов и журналистов протест против ордонансов.
«Правительство нарушило законность и тем освободило нас от обязанности повиноваться… Что касается нас, сотрудников газет и журналов, мы будем сопротивляться в сфере нашей деятельности. Дело Франции решать, до какого предела следует ей довести свой отпор».
После чтения в рядах собравшихся замешательство. Надо ставить подписи, но не все решаются на такой шаг. Не лучше ли обождать, как еще повернутся события, не заваривать кашу самим, оставаться в «пределах законности»?
Тьер подписывается первым. Рывком. Демонстративно. Он вступил в решающую политическую «игру» и готов ставить «ва-банк». Беранже, для которого происходящие события вовсе не игра и который далек от расчетов личного честолюбия, думает, что и Тьер во власти тех же революционных и патриотических побуждений, которые владеют им самим. Решительность поведения «молодого друга» ему по душе.
Наконец подписи собраны. Но тут снова заминка. Некоторые храбрые депутаты спохватываются. Ах, они не подумали, они поспешили. Нельзя ли взять подписи обратно? О, ведь уважаемый Беранже в дружбе с Тьером и другими журналистами, не попытается ли он отговорить их публиковать чьи-либо подписи под этим опаснейшим документом? Нет уж, пусть не рассчитывают на его содействие в отступлении, отвечает возмущенный Беранже.
Текст посылают в набор. Многие типографии закрыты — одни в знак протеста против ордонансов, другие же по распоряжению властей. Но оппозиционные журналы и газеты «Глоб», «Насьональ» и «Тан» должны появиться во что бы то ни стало.
Поздно вечером Беранже выходит из редакции. На улицах людно. Слышатся возгласы: «Да здравствует хартия! Долой Полиньяка!» Рассказывают, что карету, в которой проезжал Полиньяк, забросали камнями, и автор ордонансов еле спасся от гнева народных толп.
* * *
Утром 27 июля Беранже воочию убеждается, что надежды его не напрасны. Возбуждение растет. В кафе, в лавках, на улицах люди собираются в кружки, читают вслух и обсуждают передовые статьи оппозиционных газет и протест журналистов.
Беранже всматривается в лица чтецов и ораторов. Среди них много рабочих-печатников. Посеревшая кожа, впалая грудь, глаза обведены темными кругами. Но усталые глаза эти зажигаются сегодня каким-то необычным огнем. Язычки того же огня блестят и в широко открытых глазах юношей студентов, вспыхивают из-под косматых бровей ветеранов, искрятся в озорных, смышленых глазах гаменов. Эти горластые мальчишки с парижских окраин не читают газет, но прислушиваются к спорам, впитывают в себя то, что носится в воздухе, и охапками разбрасывают по Парижу искры разгорающегося огня.
— Долой министров!
— Долой ордонансы!
Беранже снова направляется в редакцию газеты «Насьональ».
Его пропускают — и тотчас же двери на запор. Полиция делает налеты на типографии и редакции оппозиционных газет. Не пускать жандармов! Не отзываться на стук! Но нагрянувшие жандармы взламывают засовы и запоры и, оттесняя сопротивляющихся рабочих и журналистов, идут опечатывать типографские станки.
На улице жара неимоверная. Выше тридцати градусов. Мастерские, лавки, конторы закрыты. Толпы на улицах все гуще. Повседневный ритм жизни города сменяется штормовым ритмом восстания.
Повстанцы начинают строить баррикады. Раздаются первые выстрелы. Королевские войска двинулись на штурм баррикады, воздвигнутой на улице Сент-Оноре. На развороченные камни мостовой проливается кровь…
Вечером Беранже снова на многолюдном собрании. Здесь и представители рабочих окраин, и богатые банкиры, и промышленники. Избирают комиссаров, которые должны возглавить повстанческое движение в двенадцати округах Парижа.
В открытые окна доносится гул восстания. И вечер кажется таким же раскаленным, как день.
Повстанцы действуют все решительней. Поджигают барьеры у городских застав, рубят деревья на бульварах, валят набок повозки. Женщины тащат тюфяки и всякую домашнюю рухлядь. Мальчишки выворачивают камни мостовых. Баррикады растут. Метко запущенный булыжник разбивает уличный фонарь. Один, другой, третий. С дребезгом разлетаются осколки. Это гамены помогают братьям и отцам.
Темная, душная ночь полна движения. Над Парижем гудит набат. Париж готовится к завтрашним боям.
А что же делает король? Он в Сен-Клу, своем загородном замке, отдыхает на балконе после традиционной партии в вист.
Но отдых его на этот раз сильно испорчен: чем больше сгущается темнота, тем виднее и страшней для королевских глаз далекие языки пламени, вздымающиеся на горизонте.
Вестовые один за другим скачут из Парижа в Сен-Клу. Министр Полиньяк просит короля не верить слухам и полагаться только на его донесения, он ручается, что волнения улягутся и спокойствие в Париже будет восстановлено.
* * *
28 июля весь город пересечен баррикадами. Беранже с утра обходит их и беседует с повстанцами. С восхищением и надеждой глядит поэт на своих героев. Вот они! Он не придумал их. Сыны Франции, веселые и храбрые дети народа с «Марсельезой» на устах. Они не забыли ее за пятнадцать лет.
«Прекрасен народ, когда душа его объята пламенем!»
Во главе повстанческих отрядов встали республиканцы — среди них много рабочих, студентов, воспитанников Политехнического училища. Отряды идут в наступление. Складывают головы смельчаки, но другие подхватывают их оружие.
Кто жертвы те? Бог весть! Мастеровые —
Ученики… все с ружьями… в крови…
Но, победив, забыли рядовые
Лишь имена оставить нам свои.
Беранже напишет эти строки через два года после Июльской революции, отдавая благоговейную дань памяти ее настоящих героев.
События развертываются все стремительнее. Королевские войска пытаются рушить баррикады. Взамен разрушенных тотчас же вырастают новые. Повстанцы продвигаются вперед. Министры бегут из своих дворцов. Командующий королевскими войсками шлет тревожное донесение Карлу X: «Это уже не уличные волнения. Это революция».
